Было воскресенье, замечательное августовское воскресенье. Отставной титулярный советник наслаждался затянувшимся утренним чаепитием. Зной только начинал набирать силу, и на хорошо затенённой густой зеленью веранде было чудесно. Впереди его ждал ленивый летний день, разбор новой шахматной партии, а затем не менее занятная игра с любезным другом, отставным полковником, бароном фон Людевигом.
Оба овдовели довольно рано. В своё время оставили службу. Сблизились быстро и благодаря соседству, и благодаря общим воспоминаниям о службе в департаменте, совместной работе на Кавказе, и благодаря непомерной, по мнению их дочерей, любви к шахматам.
Карл Карлович и Пётр Алексеевич были в том возрасте, когда различия в происхождении уже не имели особого значения. Несмотря на то, что барон был потомственным дворянином, а титулярный советник в отставке Иванов личное дворянское звание приобрёл за безупречную службу, вели они очень схожее существование. Запросы к комфорту и ритм жизни полностью совпадали. Растили детей, увлекались садоводством, играли в шахматы, спорили о политике... Размеренная, уютная, спокойная жизнь людей, честно послуживших во славу государства российского...
Свернув газету, Пётр Алексеевич добродушно изучал забавную парочку. Елизавета уже начала входить в пору. Неописуемой красавицей вряд ли будет, слишком поджаты губы и суров взгляд, но мила, очень-очень мила. И как ей идёт это лёгкое платье с цветочным орнаментом, как подчёркивает девичий стан.
Говорили, что лицом и фигурой Елизавета была полной копией матери и держала себя с младшими детьми заботливо, но строго. Даже отец иногда побаивался её сурового тона, а медлительная, как все старые собаки, Жужа пряталась под стол.
Отец с гордостью осмотрел дочь с головы до ног и, не найдя ни одного изъяна, перевёл глаза на стоящего перед ним сына. Контраст, конечно, был разительный. Загорелый вихрастый мальчуган. Ботинки в пыли и сбиты, рубашка, из белой за день превратившаяся в цветную, вылезла из таких же измазанных незнамо чем штанишек... А главное, какой же они разной масти получились! Если Лизавета – копия мать, за исключением характера (вот уж откуда он такой взялся?!), то Алёшка – вылитый он, Пётр Алексеевич. Вихры непослушные рыжеваты, то ли вьются, то ли торчком стоят, не разберёшь. Лицо худое, даже аскетичное, никакой милой детской припухлости. Глаза с прищуром, и не разглядишь сразу, какого цвета. А цвет у них родовой – настолько светлый, что и карими-то не назовёшь. Тигриный глаз. Как поговаривала бабушка-покойница, царство ей небесное, – «нагулялись где-то прадеды с колдунами, вот и живут помеченными, маются», добрых людей глазищами своими пугают. Видимо, чтоб меньше пугать, и появился в их роду характерный прищур... И норов Алексею родовой достался – упрямый, если решил что, хоть трава не расти, а сделает. Даже если от дури своей пострадает...