Я могу долго продолжать злорадствовать и подыскивать удачные
аналогии, но на самом-то деле всё просто свелось к тому, что Эгор
нашёл первую систему и на этом успокоился, даже не заподозрив о
существовании второй. Особая ирония заключалась в том, что идею
второй системы подал он сам, и именно он рассказал, как сделать её
обнаружение практически невозможным.
Впрочем, как оказалось, обрадовался я рано. Да, на первый
взгляд, своих желаемых целей я всё-таки добился. Из Цитадели Нриз
всё-таки ушёл, а значит, помехой на пути к моей свободе Эгор быть
перестал. Жореф, к которому я попал, и сам не был в восторге от
доставшейся ему роли, да и вообще на проверку оказался вполне
приличным и вменяемым человеком, пусть и не без своих закидонов.
Даже тот факт, что он ограничивал Нриза в еде, не получалось
считать ничем, кроме как благом. Всё складывалось просто
замечательно, лучшего, казалось бы, и не стоило и желать.
В этом вкусном, горячем и ароматном супе, как положено во всех
случаях, когда всё складывается на первый взгляд хорошо, нашёлся и
свой волос. Этим волосом… нет, даже целым пучком волос, оказался
очень и очень неприятный факт. Нриз начал поиски виновных в своём
бедственном положении, и, разумеется, главный виновник нашёлся
быстро. Им стал я — бестелесный голос с границ яви и сновидений,
нашёптывающий ему ядовитые слова и подающий на первый взгляд
кажущиеся отличными идеи, которые в итоге привели к катастрофе.
Обиду Нриза я как-нибудь бы пережил, нашёл бы к нему подход, сделал
бы, если понадобится, паузу. Но я не учёл одной важной вещи: его
голова являлась мощнейшим суперкомпьютером, управляемым целым
каскадом программ и процедур.
Нриз и раньше слушал меня без особой охоты, теперь же перестал и
вовсе. Вернее, теперь он стал предпочитать меня не
слышать. И, к моему глубокому прискорбию, для этого у него
имелось не только желание, но и возможности. Теперь он, как те три
знаменитые японские обезьянки, ничего не видел, не слушал и не
говорил.
О, достучаться до него я пытался, и делал это множество раз!
Заводил разговоры рано утром при пробуждении, появлялся в
сновидениях, даже несколько раз попытался затащить в сон днём,
когда он, разомлев на ярком летнем солнце, начинал клевать носом. В
Царстве моей богини, где под моим контролем находилось абсолютно
всё, где возможное становилось невозможным и наоборот, меня
поджидал оглушительный провал. Нриз словно пребывал в
собственноручно выстроенной камере сенсорной депривации — его уши
не слышали, глаза не видели, а тело не ощущало касаний — это я
проверил тоже, попытавшись отстучать «морзянкой», которую мы оба
знали, хотя бы слово приветствия. Он укрылся в глубинах своего
сознания, что для меня, влачащего существование только в этих самых
глубинах, должно было бы звучать иронично, не будь мне настолько не
до смеха.