Но больше всего неловкости вызывало собственное нежелание здесь
находиться. Хотелось одиночества и тишины. Уйти куда-нибудь
подальше от города и от любых лиц, хотя бы даже подняться на Стену
Предков. Послушать горы, почувствовать ветер… Болело горло, ныло в
висках, сводило челюсть от попыток улыбаться, мешала одежда, давили
ботинки и хотелось встать со слишком мягкого дивана.
Стыдно. Ему искренне рады, его любят, Шарифа даже плакала
поначалу от радости, не веря своим глазам. А он всё равно
чувствовал себя чужим, словно занимал не своё место, словно ждали
тут кого-то другого, не его. Стыдно и глупо, потому что он ведь
прекрасно помнил родных, и любил их, и надеялся вернуться…
Немного спасало только присутствие Халика, тоже ощущавшего себя
неуютно: эта неловкость их роднила, да и… Стыдно, но приятно
сознавать, что страдаешь не один. Директор музея и возлюбленный
Шаисты был шайтаром непубличным, молчаливым и замкнутым, его
устраивало то обстоятельство, что отношения с Великой Матерью
Кулаб-тана по-прежнему не афишировались и не меняли своего статуса.
Кроме того, Халик опасался реакции Шахаба на его присутствие, о чём
неловко пошутил в начале вечера. К сожалению, сказать прямо, что
только его присутствие и не смущает молодого шайтара, тот не
мог.
Ярая, которую Шад представил как свою жену, активнее разбавила
тяготящую Шахаба атмосферу семейной радости, так что на неё молодой
шайтар вскоре смотрел с искренней приязнью. Женитьба старшего
оказалась неожиданностью, ничего подобного эльфы в лаборатории не
обсуждали. Но видно было, что этим двоим хорошо вместе, и радость
за брата оказалась единственным искренним светлым чувством, на
которое сейчас хватало сил.
Правильным решением стало спросить, как они познакомились.
Шахаба именно сейчас не очень интересовала история связи брата с
официальной посланницей соседней страны, но этим вопросом удалось
немного разжать тиски родственного внимания и заботы. Орчанка
рассказывала бойко и с юмором, сумела немного отвлечь мать и
переключить её на другие вопросы. Вовремя, а то он уже вплотную
приблизился к мысли, что в эльфийском плену было не так плохо, а
свобода — не столь уж важная вещь. Сам понимал, что вывод этот
отдаёт безумием, но отделаться от него оказалось не так-то
просто.
И ненадолго. Вскоре началось следующее испытание, обещавшее
стать ещё более мучительным: семейный ужин. По дороге от
лаборатории с ним поделились сухпайком, покормили и в лагере, но
там не возникало никаких затруднений. А здесь…