Повезло ему, Рикардо, или нет?
Хотя он пока жив, но следующим к столбу
поставят именно его!
Так почему не позволить себе напоследок
немного радости?
Правда, непонятно, зачем это племя дикарей
решило их вначале подлечить, прислав рабыню-человечку. Чтобы они протянули
дольше? Окрепли и доставили им больше радости своими криками? Не дождутся! Он
вопить не будет!
Или у них есть пока другие люди для
пыток?
Откуда здесь, посреди бескрайней степи,
вообще взялась человеческая девушка? И не дурнушка. Она хоть и оборванка, как
эти уродцы, ее загорелая кожа покрыта грязными разводами, а от одежды остались
одни лохмотья да шкура на бедрах, но... красивая! И какие стройные ножки,
которые совершенно не скрывает юбка из шкуры аж выше голых коленок!
Хоть перед смертью на человеческую
красотку посмотрит. Лучше, конечно, чего побольше, в последний раз, так
сказать, но... как-то она яростно отреагировала на его первую же попытку
сблизиться. И чего так орать? Неужели ее эти тупомордые уроды не трогали?
Зачем-то ведь они ее у себя держат. А у него голова после того памятного удара
до сих пор гудит, уже который день, хорошо хоть тошнота и головокружения почти
прекратились.
Однако подскочившая на ноги рабыня
гневно высказала ему что-то, рыча на непонятном наречии, будто нормального
языка не знает, швырнула в него тряпкой и, развернувшись, ушла. Не могла,
что ли, скрасить ему последние дни? Женщины из веселого дома, где он успел
побывать несколько раз в своей недолгой жизни, и то так нос не задирают, хотя
на них обычно больше одежды, чем на этой худосочной, у которой и подержаться не
за что. Кроме как за острые коленки.
Вздохнув, Рикардо проводил взглядом
удаляющиеся стройные ножки и те самые коленки. Значит, не повезло, не получится
перед смертью...
***
Голоногая девушка вернулась чуть позже,
почти что швырнула ему на колени плошку с какой-то вонючей темной мазью.
Жестами изобразила, чтобы он обмазал себе этой гадостью ноги, которые он к тому
времени помыл и промокнул тем самым куском ткани. Ступни и так болели, подошву
и вокруг даже стало неприятно подергивать после мытья в подозрительно мутной
воде. Так что еще более подозрительную жижу мазать на раны совершенно не
хотелось, может, эта дикарка просто вонючий ил у реки зачерпнула?
Но эта худосочная, возвышаясь над ним и
смущая его естество своими голыми ногами и плоским, открытым его взору
животиком, яростно что-то рычала на языке образин и размахивала руками, пока он
молча на нее смотрел снизу вверх. Неужели у нее нет юбки подлиннее? Он же не
железный, и на какое-то время даже забыл о боли в ногах.