На какое-то время мне показалось, что Макс едва себя сдерживает,
в глазах почудился блеск, которого я прежде не замечал. Но это все
был морок, наваждение — я убедился в этом, когда еще раз взглянул в
глаза приятелю. Они блестели, но блеск этот не выдавал настоящей
ярости, лишь усталость, горечь и раздражение человека, которому
давно не выпадало случая как следует выговориться.
— Восемь полков магильеров в городе и окрестностях, Курт.
Штейнмейстеры, фойрмейстеры, лебенсмейстеры, вассермейстеры,
люфтмейстеры… несколько тысяч ряженных в казенное сукно павлинов,
вышагивающих по улицам с гордо поднятой головой! Опора трона и
надежда народа! А когда ты заходишь, чтоб пропустить кружку пива в
пивнушке, на тебя смотрят так, словно за тобой стелется трупный яд,
выжигающий траву. Как будто ты демон, выполнивший грязную работу,
но позабывший убраться с рассветом! — Макс рванул левой рукой
шеврон с двуглавым имперским гербом. — А, дьявол… Ладно, я
погорячился. Не слушай дурака. Просто подумай, что будет, если в
городе появится новый слух… Слух про тоттмейстера-убийцу.
— Это не обязательно должен быть тоттмейстер, — вяло
возразил я.
— Ты думаешь, они решат, что это незарегистрированный
некромант? Ты так думаешь? О нет. Они решат, что это кто-то из
Ордена. В Альтштадте весь полк «Фридхоф», дружище, это три сотни
самых отъявленных, прожженных, противных Богу и человеку
некромантов! Большая часть из которых, к тому же, еще пахнет
порохом. Никаких сомнений, у кого-то из них помутился разум, и
теперь он безлунными ночами кружит по городу, подыскивая себе
жертву из простых горожан. Находит и… Кто еще так хорошо заметает
следы, видимые тоттмейстерами, как не сам тоттмейстер?
— Ты зол и оттого преувеличиваешь.
Он тяжело вздохнул:
— Не спорю. Иногда, когда хлебнешь в этом чертовом
городишке как следует всего того варева, в котором тут кипят люди,
чертовски хочется выговориться. Но со временем понимаешь, что
говорить некому и, главное, нечего. Я тоттмейстер, а значит, я
виновен… Ладно, — он засмеялся и смех этот получился почти
настоящим, — развесели меня, Шутник. У тебя славно получалось
это раньше.
Я хмыкнул:
— Помнишь, как мы стояли под Баденом?
— В девяносто шестом году?
— Кажется. Нашу роту тогда принял Эрнст Штиглиц, верно,
девяносто шестой…