— С вашими языковыми познаниями вы могли бы устроиться
переводчиком-драгоманом в любое посольство. Особенно, я впечатлен
знанием русского и грузинского – таких знатоков только в Пере
поискать.
— Увы, сэр, но обстоятельства моей предыдущей жизни вряд ли
могут послужить рекомендацией для устройства на подобную работу. И
писать я не приучен.
Англичане переглянулись. Стюарт был явно заинтересован.
— Да вы полезный человек, мистер Варвакис. Я бы хотел продолжить
наше знакомство. Как вы смотрите на то, чтобы мы угостили вас
обедом?
— Премного благодарен, сэр.
— Эсквайр, к вашим услугам. Достаточно называть меня просто
«мистер». Коль вы не против, давайте встретимся через четверть часа
у входа, если вы закончили здесь свои дела.
— Буду ждать с нетерпением, господа!
Дружески распрощался с Константином. Клятвенно пообещав его не
забывать и обязательно навестить при первой возможности, я
направился к выходу. Новая – на самом деле, слегка поношенная –
одежда сидела, как влитая. Даже опанки пришлись впору. Я чувствовал
себя заново рожденным – с отдохнувшей душой, отмытым телом и в
боевом настроении. Рана на голове, еще раз обработанная, не кровила
и не беспокоила. И не рана вовсе, а так – царапина с подсохшей
корочкой. Я прикрыл ее феской, украшенной серебряной нитью,
залихватски сдвинув слегка набок. Мне не хватало лишь кривого
кинжала за кушаком, чтобы выглядеть бравым воякой.
Мой образ явно впечатлил англичан.
— О, вы завзятый балканский щеголь, мистер Коста, –
поприветствовал меня Стюарт при встрече. – Вас и не узнать!
— Ха, мистер Стюарт, в бане все равны, но стоит ее покинуть,
сразу видно, кто есть кто.
Стюарт и Джонс довольно переглянулись. Европейские костюмы
выделили их из толпы. Но от обеда в турецком стиле Стюарт решил не
отказываться:
— Давайте же предадимся чревоугодию. Обещаю вам величайшие
кебабы, таких вы точно не пробовали!
До кебабной все на том же Гранд Базаре добрались быстро.
Расселись за столом, и англичанин сделал заказ духанщику.
— Расскажите о себе, мистер Варвакис, расскажите вашу историю, –
попросил Стюарт, когда в ожидании нашей еды появилась пауза.
— История моя – история моего народа, господа, вечно гонимого,
не понятно как выживающего, терпящего муки тысячу лет, скитающегося
по чужбине, падающего в самую пропасть, но снова и снова встающего
с колен.