Я вцепилась в перстень: простой на вид, но не менее ценный, чем у графа. Легкое вращение — Крон умрет. Он даже с места не сдвинется, ни единого звука не издаст. Черное удушение: удушение — понятно, а черное… Лира сказала, что маги видят путы черного цвета. К сожалению, я не маг, иначе давно сбежала бы из этого дома умалишенных.
В мои мысли прорвался вкрадчивый голос:
— Леди, я не готов умереть, — Крон улыбнулся. От небольшой заминки я стиснула зубы так сильно, что челюсть свело. — И вы правы — я могу изменить ваше имя, помочь покинуть Астарию, но… — глянул в сторону окна и замолчал.
И к ведунье идти не надо — глумится. До него дошло, насколько я зависима от его решения. Почему же теперь не поиграть с запуганной мышкой? Понимает, что если он умрет, то его жизненные тяготы просто оборвутся, а мои только начнутся. Дороги назад нет, я раскрыла себя и попросила помощи. Я должна была убить Лимиона, а вместо этого предала свою семью. Охрана и слуги видели меня. Как скоро слухи о моем ночном визите в дом Крона распространятся по Сабийну? Два-три дня — и о моем предательстве станет известно Дезант. Конечно, есть вероятность, что догадка осенит их уже утром, когда я не вернусь с задания. От активных действий их будет сдерживать только надежда, что меня убили.
Я сипло подстегнула графа продолжить разговор:
— Но…
Он еще немного помолчал, теперь уже внимательно рассматривая меня. Может, сам пока не решил, как поступить, обдумывал.
— Но я не всемогущ. Чем дальше вы окажетесь от Астарии, тем сложнее будет помочь вам устроиться на новом месте. Еще я не могу сделать так, чтобы вы исчезли без вести.
Граф поднялся и направился к полке, заставленной бутылками с дорогими напитками.
— Что-то будете?
— Да, не откажусь от коньяка, — прохрипела я. — Какие проблемы с моим исчезновением?
Он не ответил, будто не услышал вопроса. Неспешно перебирал бутылки, остановился на пузатой и опустошенной наполовину. Поставил ее на стол и медленно прошел к шкафу. Открыл дверцу, испещренную витиеватыми узорами. Вытащил два бокала, осмотрел их, словно убеждался, что на них нет пыли. И, наконец-то, заговорил, возвращаясь к столу:
— Не совсем проблемы. Скорее нам выгодней, чтобы ваши опекуны знали, что вы бежали с моей помощью, чем верили в то, что я вас убил.
Я нахмурилась, а он покачал головой, видимо, осуждая меня за несообразительность. Неужели любая эмоция сейчас отчетливо заметна на моем лице? Слишком взволнована. Я не успела кивнуть, как поняла — не о моей выгоде речь.