Оглядев
дело рук своих он, уже придя в себя, победно оглядел притихших
свидетелей этой сцены.
— У меня
родился внук! — громко заявил он, резким жестом пресекая возражения
управляющего и его жены. — Все слышали? Внук! А девку, Фриц,
возьмешь себе! И не ной, — обратился он уже к жене управляющего, —
еще нарожаешь!
Родильница,
не пришедшая еще полностью в себя и ошеломленная произошедшим,
молча держала на руках сына управляющего, не в силах вымолвить ни
слова. Как сомнамбула она поднялась со своего убогого ложа, сжимая
в руках отданного ей «сына».
И тут
кроткая жена управляющего очнулась от оцепенения, вызванного
безумным поступком барона. Это был ее сын, ее
рожденное дитя, и она никому не собиралась отдавать его. Женщина
потянулась к ребенку, но невесть что вообразившая родильница не
собиралась отдавать мальчика. Было ли то случайностью, или старый
барон своей бранью действительно призвал в убогую хижину силы тьмы,
но невестка барона не только не смогла удержать дитя, но и,
лишившись в его лице опоры, качнулась назад, и прежде чем старик
успел подхватить ее, упала головой на камни очага. В один миг все
было кончено.
Молодые
люди в ужасе смотрели на дело рук своих, не в силах ни
пошевелиться, ни вмолвить хоть слово. В руках мужчины была девочка,
в руках женщины — мальчик. Один старый барон, казалось, не испытал
никакого потрясения от ужасной сцены.
— Тупые
гусыни! — только и произнес он, презрительно оглядывая семью
управляющих и тело родильницы. — Ну, что замерли? Моя невестка
родила сына и умерла родами. Теперь по крайней мере, не сможет
больше ни перед кем задрать юбку. Что, Фриц, думаешь, меня
порадовал бы новый брак вдовы моего сына?
Управляющий
мотнул головой. Жизнь и смерть его жены теперь была в руках
обезумевшего барона, и ему следовало проявить покорность, чтобы им
всем не отправиться на виселицу.
Барон
приказал припереть дверь и немедля двинуться в путь. До ближайшей
деревни в его владениях были каких-то половина лье, и хотя утром он
готов был проклинать все на свете, что не успел довезти невестку до
своих владений, сейчас он искренне считал, что Всевышний привел его
в это жалкую хижину, чтобы он смог исполнить свою месть.
В деревне
староста и священник стали свидетелями воли старого барона,
письменно утвердившего крещенного им Леопольдом-Лодвейком мальчика
своим внуком. Девочку — «дочь кормилицы» — он распорядился оставить
у старосты и тоже окрестить. Верные слуги барона не посмели
ослушаться своего господина. Невестку «его милости» они пообещали
похоронить в церковной ограде… Перстень с баронской короной лег на
грудь сына управляющего, а пергамент с подписью Метлаха оказался в
руках молодого Виссена.