Стряхнув с себя наваждение, ходок
вышел на широкую поляну, глубоко вдохнул и тут же надрывно
закашлялся, чем привлёк к себе внимание волчицы, метнувшейся к
человеку. Зверь мотал головой, ища опасность, но не увидел угрозы и
вопросительно взглянул на спутника, который с трудом унял кашель и
утёр пепел, редкими хлопьями оседавший на морщинистом лице.
Скользнув взглядом по поляне, старец
убедился в том, что чувствовал последние несколько дней – он
опоздал. Одно из последних капищ, укрытое в глухих лесах, за
непроходимыми дрыгвами-болотами, сожжено. Изображения всех
одиннадцати богов не просто выкорчеваны и подожжены, как это
случалось ранее. Массивные деревянные чуры, вырезанные из широкий
стволов, что смогут обхватить только несколько человек вместе,
нещадно изрублены и скиданы в огромные костры, которые чадят гарью
не первый день.
- Изверги!
Старец сжал губы, желая сплюнуть, но
удержал себя, не решившись осквернить разорённое капище.
Неспешно шагая меж выгоревших
кострищ, он не опасался внезапного нападения – лес за многие верста
отсюда был пуст. Случившееся произошло несколько дней назад, и тати
давно покинули ненавистное место, желая получить обещанную князем
награду.
Заныло под ложечкой.
Старцу нестерпимо захотелось
навестить обезумившего правителя, а значит: вновь вступить в
стольный град покорителем и освободителем. Он мотнул головой – в
одну реку не войти дважды. То, что смог он сделал - посадил потомка
Сокола на престол. Остальное не его забота. Давешний зарок, данный
в смертный час, требовал иного. Старец не мог ослушаться.
Нужно было найти того, кто помогал
княжеским гридням находить потаённые капища. Но старцу до сих пор
не удавалось сделать это – лиходеи каждый раз умудрялись опережать
его на несколько дней.
И вот опять! Путник сжал кулаки. К
горлу подступила горячая волна, хотелось крушить и сметать всё на
своём пути. Вместе этого он подошёл к центральной яме –
единственное, что напоминало о некогда стоящем тут чуре.
Изображение Праотца выкорчевали, а в яму испражнялись, да столь
усердно, что едкий душок до сих пор бил в нос, перебивая чад
кострищ. Но память о предках не в ямах, где стояли изваяния и не в
самих изваяниях. Память оставалась в людях, а сила пращуров в
земле, на которой живут их потомки.
Среди выжженной травы, выруленных на
опушке деревьях, которые так же покидали в костры, практически в
центре пепелища возвышался единственный не затоптанный росток дуба,
едва достающий до колена путника. Старец подошёл к символу
возрождения, который сумел пережить случившееся поругание, присел
подле ростка и с уважением проговорил: