Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии. - страница 13

Шрифт
Интервал


Наверное, так выглядит приемная психбольницы – те же фланелевые халаты, всклоченные волосы, безумные взгляды и бессвязная речь.

— Бедлам, – резюмировал Спенсер: похоже, ему пришли в голову те же мысли, что и мне.

Я решительно двинулся к выходу, увлекая своих за собой. Эдмонд решил, что я знаю, что делаю, и зашагал следом.

В итоге, мы первыми выбрали каменные домики для проживания – и рядом, и с видом на море. Участки делили подстриженные кусты акации. Внутри каждого «бунгало» обнаружилась приличная постель, на которую я рухнул без задних ног. Прежде чем отключиться, вспомнил свои недельной давности рассуждения про отель, который не выбирают.

На утро обнаружилось, что ночные страхи оказались сильно преувеличенными.

Карантинный, почти курортный, городок выглядел мило. Все было засажено деревьями, дарившими приятную прохладу, вдоль моря шла прогулочная тропа, а на задворках нашлись срытые наполовину бастионы старой крепости. От Одессы нас отделяла высокая скала, у подножия которой мы оказались. В общем, ни дать, ни взять – пансионат или санаторий.

Спенсер уверил меня, что нисколько не тяготится нашим положением. Во-первых, его заранее предупредили, и лишь сама процедура помещения в карантин его несколько вывела из себя. Во-вторых, он подготовился к двухнедельному ожиданию и запасся «Географией» Страбона, фундаментальным трудом Клапрота, о котором я знал не понаслышке, и «Путешествиями» Палласа, о которых я и слыхом не слыхивал. В-третьих, он рассчитывал привести в порядок свои записи.

Его оптимизм и трудовой настрой меня вдохновили. Я решил посвятить время пребывания в карантине обучению Марии и Яниса русскому языку.

Вышли на прогулку. Нас сопровождал наш смотритель, старый отставной солдат.

Звали его Никифор. С первого же дня знакомства я прозвал его "Кузьмичом". Уж больно он напоминал своими повадками, а особенно, вдруг ни с того ни с сего возникавшей у него задумчивостью, знаменитого персонажа "Особенностей национальной охоты".

Есть у русского человека эта потребность – посреди какого-нибудь пустячного дела вдруг задуматься о бесконечности мироздания и вытекающей из неё тщете всего сущего. Я не мог сдержать улыбки, когда замечал такую его особенность. Например, между двумя подходами к столу, когда он подавал еду. Поставит первую тарелку перед Янисом, весь светится, не преминет Яниса потрепать по макушке. Идет за второй и возвращается уже с такой печалью на лице, что начинаешь поневоле оглядываться в поисках кого-либо или незамеченного тобой какого-то обстоятельства, которое могло так поменять душевное состояние человека.