— Конечно, сестра. Так быстро, как сможем.
Мария улыбнулась, перевела взгляд на сына.
—Тогда что же тебя так беспокоит? – продолжил я
допытываться.
— Просто... – сестра пожала плечами.
— Все такое непривычное? – подсказал ей версию.
— Да! – сестра с радостью и благодарностью ухватилась за
«спасательный круг».
— Ничего! Ты девушка крепкая! – я обнял Марию, поцеловал её в
макушку. – Ты привыкнешь, справишься!
Сестра крепко прижалась ко мне, спрятав свое лицо на моей
груди.
«Не хочет показать, что плачет».
Я не сомневался, что вовсе не новизна положения тяготит её.
Мария понимала, что поступила правильно. Но до неё стало доходить,
что она лишилась мужа, которого, как сейчас ей стало совершенно
очевидно, все-таки любила. Но более всего её расстраивало то, что
она своим решением лишила сына отца.
Как бы она не старалась улыбаться и демонстрировать мне, что все
хорошо, я знал, что все было не так хорошо. Я слышал, как Янис
каждый день пытает её вопросами об отце: когда, когда, когда? Мария
в этот момент могла только обнять сына и врать ему, что Умут-ага
скоро к ним присоединится.
И я уже понимал со всей очевидностью, что мы оба не сможем
заменить Янису отца. Я никак не мог дать ему столько любви, как бы
ни старался, да и не успею. И сестра, которая изо всех сил пыталась
сейчас заткнуть возникшую пробоину, тоже не справлялась с
беспрерывным потоком вопросов сына и с его тоской по человеку,
который относился к нему, как к божеству. Настолько сильна была
любовь Умут-аги к своему первенцу. А мы лишили Яниса этой
любви.
Я продолжал обнимать сестру. Взглянул поверх её головы на
племянника.
«Поэтому Янис так прикипел к «Кузьмичу», – думал я, наблюдая за
ними. – Он получает от доброго солдата сейчас так необходимую ему
дозу ежесекундного обожания, которую имел от отца в избытке».
Янис в этот момент забирал протянутый ему «Кузьмичом»
камень.
— Камень! – медленно проговорил «Кузьмич».
— Камень! – старательно повторил Янис.
«Камень, ножницы, бумага!» – мелькнуло у меня в голове…
В наш распорядок дня включили регулярные посещения лазарета.
Странно встретивший нас в первую ночь доктор полностью переменился.
Осмотры были поверхностны, врач – весел, любезен и ненавязчив.
Но на десятый день его словно подменили. Он встретил меня хмуро
и, ничего не объясняя, лишь процедил: