Мы «вздрогнули», похрустели яблочком, глаза у обоих
потеплели.
— Прекращайте дуться, Константин Спиридонович! – сказал офицер,
разливая остатки вина по стаканам.
Я обратил внимание, что его обращение по имени-отчеству режет
мне слух.
— Называйте меня, Костой, ваше благородие!
— Вот это по-нашему! – хлопнул себя по коленке офицер. – Будь мы
в армии – другое дело! А промеж своих, чего чиниться!
Видимо, тема «промеж своих» штабс-капитана задевала не на шутку,
коль скоро он ее второй раз уже поднимает.
— Ты, Коста, не вздумай меня аристократом каким считать.
Выслужил звания свои. Из унтеров в офицеры поднялся. И человеческое
отношение – ценю! Выпьем!
Мы допили остатки санторинского. Сладкое вино хорошо вдарило по
мозгам.
— Николай Ефстафьевич, не в службу, а в дружбу: мне бы в город
вперед Спенсера попасть. Оглядеться, осмотреться, понять, что
почем…
Офицер расхохотался так, что щеки налились краснотой.
— Нешто засиделся в городке? На волю потянуло? Одесситок – на
штык!
Я с укоризной откинулся на стуле, выражая всем своим видом
полное несогласие со столь вольным прочтением своих намерений.
— Пардон, пардон… Вырвалась двусмысленность. Армейские повадки,
сам понимаешь! Тебе же четыре дня всего осталось под замком сидеть.
А, впрочем, есть резон в твоих словах. Сам ты – не местный, будешь,
как и твой подопечный, как теленок в вымя мордой тыкаться, в городе
оказавшись. Осмотреться, говоришь?
— Оглядеться, понять, что – куда…
— Вряд ли, ты что-то сообразишь за одну вылазку, – задумчиво
произнес Проскурин, постукивая пальцем по пустому стакану. — Вопрос
на самом деле серьезный! Вот отпущу я тебя, а Спенсер задумается:
за что ж рабу божьему, Косте, такие привилегии?
Я набычился. Хорошо ведь сидели!
Стены в конюшне у Джузепино, плавание на корабле, скованного
перилами палубы, четыре опостылевшие стены карантинного домика из
ракушечника – все это настолько мне обрыдло после полной
приключений стамбульской эпопеи, что я был готов на все, чтобы
убедить штабс-капитана выпустить меня на свободу. Хоть на денек!
Хоть на несколько часов! Ведь где-то там, наверху, люди идут по
своим делам, не спрашивая разрешения. Оттуда доносятся звуки
оркестра, ветер приносит радостные крики даже в полночь, когда
оранжевая одесская луна выстилает мне свою дорожку, словно
приглашая сбежать ото всех в понтийские воды…