Чувствовал я себя словно погруженный
в тяжелую плотную массу — ощущая каждой клеточкой невероятное
давление. Похожее, наверное, испытывает в последние мгновенья жизни
автомобиль под гидравлическим прессом — вот только мгновение для
меня не заканчивалось.
Боли как таковой не было. Сильных
эмоций тоже. И мыслей. Лишь слабые отголоски воспоминаний держались
за край сознания — словно непослушные пальцы на морозе, не желающие
повиноваться. Будто утопающий в зимней реке я раз за разом
понемногу приходил в себя, цепляясь за край полыньи, но стоило
только сознанию чуть проясниться — словно выбираясь, как меня снова
накрывало темнотой. И все же несмотря на то, что я — телом и
разумом отрешенный от реальности — находился будто под толстым
слоем плотной ваты, через некоторое время явно начал ощущать ауру
энергии воды и земли.
Хельхейм — я уже в царстве мертвых,
на земле мглы и тумана.
Через долгий, растянутый во времени
миг — час, а может и день — мрак вокруг рассеялся, уступив место
темно-серому мареву, сквозь которое проглядывали смутные фиолетовые
пятна. А отголоски стихий и магической энергии пропали. Совсем.
Вокруг была лишь тяжелая, мрачная агрессивная сила — природу
которой я понять не мог. Ни разу до этого не чувствовал подобных
отголосков магии ни в Атлантиде, ни в других новых мирах.
Пространство перед глазами
по-прежнему полнилось темной хмарью, но вдруг замерло, а после
словно раскрутилось волчком, замелькав калейдоскопом. Тяжесть
ощущений, сдавливающая каждую клеточку тела, пропала — и я закричал
от боли. Беззвучно — лишь едва слышный вздох вырвался из
груди.
Наверное, подобное испытывают
глубоководные рыбы, взрывающиеся от внутреннего давления — после
того как их поднимают на поверхность. Вот только пережив изменение
состояние — когда превратился из небольшой статуэтки, сжатой
артефактной компрессией — я не взорвался, как рыба. Хотя очень
желал — выгибаясь раз за разом, — словно натянутый до предела лук с
отпущенной тетивой, пытался сбежать, избавиться от тянущей боли.
Очень хорошо теперь представляя, что чувствовала Ребекка — когда я
видел ее мучения в цитадели. Вот только ее тогда — как меня сейчас
— не хватали чужие грубые руки, пытаясь растянуть
крестом.
Попробовал было рвануться — но
одеревеневшее тело не слушалось так, как я хотел; скованные мышцы
взорвались болью. Внутри я не ощущал ни крупицы энергии — тогда, на
площади, отдал все что было Ребекке. Но, несмотря на это, продолжал
бороться — постепенно фокусируя мутный взгляд, понимая, что
нахожусь в развеянном фиолетовым светом магических факелов мраке
подземного зала.