– И не рассусоливай! Птица сама не ощипается!
– Угу, – промычала я, запихиваясь пересушенным печеньем. Эка
невидаль, чуток горелое, все равно вкусно. А ведь у меня еще
конфеты! Но их я съем позже, ночью, чтобы никто не видел.
Мать, со стоном разогнувшись, протерла последнее блюдо тряпкой,
ненадолго присела в ожидании новой порции тарелок. Гарнизон,
замковых слуг, конюших следовало кормить, и поток грязной посуды не
иссякал никогда. Несмотря на стертые песком руки и противные
объедки, мыть посуду мне нравилось больше, чем пол. Для посуды воду
хотя бы грели.
Я перехватила голодный взгляд матери. Отвернулась. Потом
отломила половину коржика и отнесла ей.
– Будешь?
Вместо ответа мать с силой ударила меня по руке. Я всхлипнула от
обиды и боли, печенье улетело в очаг.
– Да я лучше от голода сдохну! – прошипела эта женщина. – Пошла
вон!
От удара в грудь я не удержалась на ногах и шлепнулась на
пол.
– Мина, отстань от нее, – заслонила меня широкими юбками Магда.
Остальные слуги делали вид, что ничего не происходит.
Тяжело дыша, мать села обратно.
– Цела? – повернулась ко мне повариха.
Я кивнула.
– Ну так поднимайся, чего расселась? Работы мало? …А деньги у
тебя откуда?! – хищно сощурившись, уставилась она на выкатившуюся
из дырявого кармана монету.
«Деньги» – волшебное слово. Секунду назад не обращавшие на меня
внимания – подумаешь, мать девчонку воспитывает, – слуги, побросав
дела, столпились вокруг, показывая пальцами на серебро.
Прикоснуться к нему не решались. Если залапать монету отпечатками
аур, магу будет сложно найти вора, и за кражу выпорют всех. А то и
повесят – кастелян был крут на расправу.
– Маленькая дрянь! – взвизгнула побледневшая мать. Налетела
коршуном, ударила по щеке. – Откуда это у тебя?!
Я отползла от нее на спине, съежилась в углу, закрываясь от
ударов.
– Мама, не надо!..
– Откуда деньги, я тебя спрашиваю? – схватила меня за волосы,
выдирая клок. Ударила головой о стену. – Откуда деньги?! Украла? У
кого?!
– Мне дал их господин! Я не крала!
– Господин дал? – зашипела мать. – Просто так? Целую серебрушку?
– схватила меня за плечи, затрясла. – Говори, чертово отродье!
– Я… – кровь из разбитого носа стекала на губы, мешала говорить.
– Я поцеловала его в щеку.
– Поцеловала?! Ах ты, шлю-ю-юха!.. И когда только успела?!
Схватив прислоненный к стене ухват, мать нацелила его на меня,
как гарпун. Высокая, тощая, в грязной потрепанной одежде, с
кудрявыми волосами, грозовым облаком окружавшими лицо с запавшими
щеками, она была похожа на горгону. Я съежилась, закрывая руками
голову. Папочка…