– Пустите! – дернулась я.
Мужчина гортанно рыкнул и укусил меня за шею.
Бежать! Бежать! Обратно, на кухню! Лучше уж сносить побои
матери, чем то, что сейчас случится!
…в ушах звенели крики новеньких прачек, метавшихся в кругу
гогочущих солдат…
Я схватила с подноса тонкую фарфоровую тарелку и ударила графа
по лицу.
– Отпустите!
– Ах ты, маленькая дрянь!
От хлесткой пощечины зазвенело в ушах, на несколько секунд я
потеряла сознание, а очнувшись, услышала треск рвущегося шелка,
шумное дыхание, обдававшее жаром лицо и грудь.
– Не надо! Пожа… – я захлебнулась криком, когда сильная пятерня
сдавила горло.
Воздуха не хватало, я беззвучно рыдала, умоляя мага
остановиться. Слепо шарила вокруг в поисках хоть какого-нибудь
оружия. Пальцы правой руки нащупали замшу. Далеко, слишком далеко.
Я обмякла, перестав сопротивляться, и ладонь на горле медленно
разжалась.
Потом, несколько дней спустя, я солгала Тимару, спросившему, как
я, мелкая пигалица, смогла убить взрослого мужчину, воина. Я
сказала, что обезумела от страха и не соображала, что делаю.
Вранье. Я все понимала, анализировала каждое свое движение, каждое
слово.
– Господин, пожалуйста, не делайте мне больно, – просительно
прикоснулась я к плечу графа.
В глазах лорда Стефана плескалось безумие, на короткой бородке
блестела слюна.
Не отводя взгляда, я медленно, очень медленно выгнулась под
лапавшей меня ладонью, выдернула кинжал из ножен и вогнала его в
бок графу по самую рукоять. Он охнул, неверяще глядя на потекшую
обильным ручьем кровь. А я, вывернувшись из-под него – откуда
только силы взялись! – вонзала кинжал снова и снова – в грудь, в
спину, в шею, до тех пор, пока бездыханное тело не упало на
кровать.
Вот тогда-то истерика и началась.
Что я натворила?!
Он мертв или его еще можно спасти?
И что он со мной сделает, если выживет?
Я тихо выла на одной ноте, заглушая кулаком всхлипы и пытаясь
удержать в желудке ореховые пирожные. Кровь будто заменили свинцом
– я с трудом ворочала руками и ногами, не будучи уверенной, смогу
ли сделать хоть шаг. Чтобы заглушить мерзкий привкус желчи, начала
грызть лакрицу, разбросанную по шелковому покрывалу. Помню, я
роняла ее, никак не могла донести до рта, и очень боялась отвести
взгляд от графа – все казалось, что он притворяется, что сейчас
повернет ко мне лицо, утопленное в подушке, и выдохнет: «Ли-и-ира»,
а я не смогу убежать на отнявшихся ногах.