А однажды отец не вернулся.
Я прождала всю осень и начало зимы, проревела весь День
Поворота, час за часом мерзла на сторожевой вышке, пока часовой
силой не отдирал меня от покрывшихся наледью зубцов и не спускал
вниз.
Наступила весна. Потом лето и снова осень. Потом нас выселили из
каморки над казармой – серебро, оставленное отцом, закончилось.
Чтобы хоть как-то прокормиться, мать продала сначала украшения,
когда и эти деньги вышли – одежду. И раньше ненавидевшая отца,
сейчас она проклинала его, даже не таясь. Я ютилась на конюшне, где
ночевала мать – не знаю.
Хорошо помню сосущий голод, недовольные всхрапы коней, у которых
я воровала хлебные корки и морковь, и пронизывающий холод – за год
я вытянулась, и тонкое платье едва закрывало колени, а кожаные
туфли уже не налезали. Через несколько дней мать вытащила меня из
вороха сена, в котором я пряталась, и пинками погнала в сторону
внутреннего двора замка.
– Но нам же туда нельзя! – уперлась я босыми пятками в
брусчатку.
От подзатыльника зазвенело в ушах.
– Ты думаешь, я на тебя пахать буду? Здоровая кобыла вымахала!
Пора самой хлеб добывать! – процедила мать, и только сейчас я
заметила у нее отсутствие двух передних зубов.
Нас взяли работать на кухню. Мать – судомойкой, меня –
принеси-подай. Я отскребала песком тяжелые медные чаны от
пригоревшей еды, носила хворост для очагов, мыла пол, ощипывала кур
и чистила овощи. Утром мне давали кусок хлеба и редкий чиар,
изредка кружку молока, на ужин я соскребала из разных мисок
похлебку, в обед – как повезет. Чаще ничего.
Нас будили задолго до рассвета, и уже к вечерней заре я
выбивалась из сил. Падала на груду ветоши у очага и засыпала до
следующего утра. Времени для прогулок на плац не оставалось, и
солдаты, раньше дружески кивавшие, перестали меня узнавать,
прогоняя с дороги. Мать со мной почти не разговаривала,
ограничиваясь сухими приказами.
Так я и росла – голодной, грязной, забитой. Как затоптанный
репейник, пробивающийся между брусчаткой внутреннего двора
замка.
До того самого дня…
Куколка развлекалась.
Звонко хохоча и потряхивая смоляными кудряшками, она бросала с
балкона свертки с сахарными леденцами, фруктами и мелкими монетами.
Дворовая детвора подпрыгивала, пытаясь ухватить мешочек из серой
холстины, дралась за каждую конфету, за каждый медяк.