Почему я все еще в сознании? Чтобы лучше видеть, как она меня
сожрет?
Кровопотеря все-таки сказалась. Мантикора замедлилась.
Пошатнулась. И, наконец, упала.
Снег, грязь, кровь. Боль. Очень больно дышать. Гора смерзшихся
человеческих тел, стоит поднять голову. Мантикора, из горла которой
все еще сочится кровь. Если бы там была шерсть – вряд ли бы я
смогла ее убить, кхопеш бы просто соскользнул.
Черная тень широкими прыжками пересекла поле боя, оставшееся за
мной.
– Уголек, – прошептала я.
Кошка вертелась вьюном вокруг, облизывая мне лицо, умывая.
Шершавый язык стирал грязь и кровь.
– А Ворона где?
Пантера подтолкнула меня в бок, и я закричала. Кошка испуганно
прижала уши к голове.
– Ты не виновата, – погладила я ее здоровой рукой. – Ты умница…
Только не уходи, холодно…
Кошка свернулась клубком вокруг меня, согревая.
– А ты знаешь, что завтра весна?
Пантера фыркнула.
– Ну да… Глупо, согласна. Знаешь, а я несколько лет назад
человека убила… А он мне теперь снится. Как думаешь, мантикора за
мной тоже гоняться будет?..
Я зевнула.
– Спать хочу…
Порылась в кармане, вытащив все еще горячий артефакт, надела
браслет.
– Да-а…
Сквозь прожженную им дыру в вате свободно проходил кулак.
Пантера осторожно покусывала меня за здоровую руку, за ухо, даже
за нос, не позволяя провалиться в сон. И только когда на дороге
показалась движущаяся цепочка желтых факелов и послышались голоса,
перестала царапать мне веки шершавым языком, не давая их
закрыть.
В жестком корсете из бинтов пришлось ходить почти до лета – при
ударе о столб я сломала два ребра и руку. Предплечье мне срастили
быстро, а вот с ребрами пришлось повозиться. Осколки сместились,
лишь чудом не проткнув легкие. Сибилл медленно, очень медленно и
осторожно вернул их на место и крепко забинтовал, наказав сохранять
постельный режим. Мог бы, наверное, и срастить, но все накопители
ушли на Йарру. Внутреннее кровотечение, обморожения, яд мантикоры,
раны от арбалетных болтов в ноге и груди, сотрясение мозга – граф
был не просто одной ногой в могиле, а уложен в гроб, крышка забита,
и на нее готовы просыпаться первые комья земли. Когда вызванный
Тимаром маг вывалился из телепорта, счет шел даже не на минуты – на
секунды.
Я такой воли к жизни еще ни у кого не встречала.
Восстанавливался он, несмотря на четыре опустошенных накопителя,
долго. Почти так же долго, как и я. Метался в бреду, звал мать,
бабку, проклинал брата и отца. Графу было то лучше, то хуже, а
перед окончательным улучшением он не приходил в себя несколько
суток. Ухаживали за Йаррой попеременно Тимар, Сибилл и Галия. Слуг
не привлекали – за те вещи, что бормотал граф, можно было на дыбу
попасть. Обычно по ночам с ним сидел маг, днем Галия, а вечером
Тим, у которого в солнечно-рыжей гриве белела прядь седины.