Тимар кормил меня с ложки жидкими супами и измельченным в кашу
мясом, сам мыл, сам бинтовал, не подпуская горничных. Даже спал на
матрасе у моей кровати, чтобы быть ближе. Иногда я просыпалась
ночью, и он вскакивал вместе со мной, заглядывая в глаза:
– Где болит? Что подать?
И сидел рядом, поглаживая по голове, пока я снова не засыпала.
Когда же стало ясно, что с ребрами все в порядке, крепко обнял,
прерывисто дыша и задыхаясь. Плакал? Не знаю. Но в день, когда снял
с меня последний бинт, выпорол, как сидорову козу, я потом неделю
спала на животе и ела стоя.
– Я тебе говорил, чтобы ты одна из замка не выходила?! Говорил?!
Ты почему никогда не слушаешься?!
Я терпела, ведь даже Уголек, которой разрешили ночевать в моей
комнате, не вмешивалась, всецело поддерживая брата.
– Что стало с мантикорой?
– Сожгли, – ответил Тим. Отвел взгляд. – И все остальное
тоже.
Я кивнула, стараясь не думать о груде покореженных тел. Но
все-таки спросила:
– Они не поднялись?
Поднимались, превращаясь в умертвия, люди, убитые
тварями Леса, или те, кого не отпели.
– Не успели. Сибилл сжег.
– И хорошо, – потерла я горящую пятую точку. – Ворона цела?
– Что с ней будет… Цела, ее же почти за лигу от мантикоры нашли.
Я еле Сибилла из-за метели дозвался. Как ты убила зверя?
– С помощью флера заставила остановиться… А потом… Потом…
Пережитый ужас снова взял за горло. Почти два месяца я не
вспоминала о том дне, гнала его от себя, а сейчас… Сейчас затрясло.
И Тим снова успокаивал меня, и кошка обеспокоенно урчала в ухо.
– Все… Все, маленькая…
В дверь постучали.
– Да? – раздраженно поднял голову Тимар.
Я спрятала зареванное лицо у него на груди.
– Господин граф проснулся, вас зовет…
– Я быстро, – разжал кольцо моих рук Тимар. – По крайней мере,
постараюсь.
– Господин, – присела в книксене служанка, – граф требует
госпожу Лауру…
– Меня? Зачем?
– Не знаю, госпожа…
– Ты со мной сходишь? – взяла я брата за руку.
– Конечно. Только умойся.
Спальня графа была практически спартанской – только узкая, даже
без балдахина, кровать, медвежья шкура на полу перед ней и волчья у
камина, стол, стул, шкаф. Все. Тщательно оштукатуренные стены не
украшали ни картины, ни гобелены. Единственная дорогая вещь –
тускло горящий днем магический светильник. Единственное яркое пятно
– Галия в лиловом платье. Тимар, перехватив ее ненавидящий взгляд,
задвинул меня за спину.