Повезло. Ему повезло. Спасибо Розе
Ветров, восемь благодарностей во все стороны света, повезло хоть
раз в жизни...
Не размозжило о борт, не проткнуло
насквозь кормовым флагштоком, не вмяло в палубу. Удар швырнул
Тренча не о борт, иначе разбил бы в мокрую хлябь, как зазевавшуюся
медузу, а на кнехт[23], облепленный обрывками
негодной парусины.
Парусина на ощупь была грубой и
шершавой, как поверхность рашпиля, так что едва не сорвала кожу с
предплечья, но в тот момент Тренч даже не почувствовал боли. Не
почувствовал он и удивления. Если говорить начистоту, и вовсе
ничего не почувствовал, если не считать страха. Страх холодным
липким студнем заворочался где-то в животе, сделавшимся пустым и
гулким, как рассохшаяся бочка. И еще какое-то мучительное отупение,
от которого тело само собой сделалось непослушным, а мысли верткими
и никчемными, как стая порхающих летучих рыбешек.
Удар, сокрушивший правый борт
«Саратоги», был чудовищен по своей силе. Тренч понял это, даже не
увидев его следов, по одной лишь перекошенной палубе, в проломах
которой можно было разглядеть изломанные остовы
бимсов[24], по кренящимся с невесомой
спичечной легкостью мачтам в бахроме рваных парусов.
Что-то убило «Саратогу», убило
безжалостно и быстро. В момент удара она шла самым малым ходом и до
сих пор еще полностью не остановилась. Но теперь она распадалась на
глазах, превращаясь в беспорядочное нагромождение дерева и
парусины. Фалы трепетали на ветру порванными струнами, шпангоуты
сами собой вылезали из корпуса, точно ребра печеной курицы, которую
с хрустом разрывают на части чьи-то нетерпеливые и жадные
руки.
Тренч ошалело оглянулся, всем телом
чувствуя дрожь умирающего корабля. Он ожидал увидеть капитана
Джазбера, но вместо него увидел лишь провал в палубе. Провал во
внутренности «Саратоги», в которых что-то ужасающе гудело, трещало
и стонало, где в сполохах оранжевого и голубого огня метались на
стенах страшные острые тени.
- Прямо в котел! – всхлипнул кто-то,
вцепившийся в бизань-вант, - Прямо в котел, чтоб его в Марево по
частям совали… Точнехонько…
Кажется, это был боцман Керш, Тренч не
был уверен. Не был он уверен и в том, что все еще жив, а не
раздавлен многотонной махиной падающей мачты и не разрезан на части
шкотами. Беспомощно обернувшись, он увидел громаду пиратского
корабля высоко над головой. Казалось, будто тот резко поднялся, но
Тренч понимал, что дело обстояло наоборот. Это «Саратога» стала
терять высоту, комкаясь, выворачивая наизнанку ставшие хрупкими
внутренности и отправляясь в свой последний полет, представляющий
собой не очень долгое затяжное падение. Одна из пиратских пушек все
еще дымилась, пороховой дым вытекал из нее грязно-серым облаком,
как бесформенный язык из рыбьей пасти.