- Что, часто он в
эту квартиру хаживал? – уточнил Дорофей Петрович. – И вообще, когда
ты его первый раз здесь увидел?
- Ну… - задумался
дворник, разлохматив грязными пальцами и без того неопрятную
бороденку. – У прошлом годе я его первый раз и срисовал, стал быть,
осенью…
- А
точнее?
- Помню, товарищ
милицанер: аккурат наутро после Рождества Пресвятой Богородицы…
Точно-точно! Я тогдась перебрал чутка, жутким похмельем маялся. И
как назло, перехватить не у кого – подлечить истерзанное зеленым
змием здоровье. А этот, - дворник презрительно кивнул в сторону
трупа, - чистенький, холёный, довольный такой, что мартовский кот
после случки...
- Епанчин! Не
нервируй меня! – прикрикнул на дворника капитан.
- Все-все,
начальник! Понял! Из большой такой черной машины это хлебало
вылезло: по всему видать – большой начальник, - продолжил дворник.
- Думал, на шкалик у него стрельнуть, но он так на меня свои зенки
вылупил…
- Хватит, -
остановил дворника Дорофей Петрович. - Я понял. Как часто он
появлялся?
- Ну, сначала -
раз-два в месяц, - доложил дворник, - а как потеплело – так и вовсе
зачастил день-через-день…
- К кому
приезжал?
- Да жила тут фифа
одна…
- Кто такая? –
Продолжал крутить Епанчина капитан.
- Пелагея
Хвостовская, - живо отозвался дворник, - проблядушка знатная! В
мамашу пошла, та тоже в свое время со всякой шантрапой якшалась,
даром, что голубых кровей! Папаша мой, царство ему небесное, через
её козни сгинул! Я столько бумаги в околотке извел…
- Гнида, ты,
жандармская! – рявкнул Дорофей Петрович.
- Ох, и вправду,
понесло меня, - испуганно «присел на полусогнутых» дворник – старые
связи с полицией новая власть не жаловала.
- Если усёк –
тогда не отвлекайся! – прикрикнул на притихшего Епанчина
капитан.
- Только по делу,
товарищ начальник! – клятвенно заверил Дорофея Петровича Федор. –
Вот те истинный крест! – Дворник размашисто перекрестился. – А вот
если дал бы ты мне на шкалик[2],
господин-товарищ милиционер, так я бы все куда кристальнее
вспомнил…
- А в морду не
хочешь? – Капитан демонстративно покачал перед носом Федора пудовым
кулаком.
- Мне бы
подлечиться, господа хорошие! - Тряхнул себя за грудки дрожащими
руками Федор. – Сгорю чичас синим огнем… Вот ей-ей -
сгорю!
- Да налейте же
ему, Дорофей Федорович! – снизошел к мольбам дворника
старик-профессор. – Я в буфете на полке початый
полуштоф