«Я должен выбраться отсюда, – уже в который раз подумал Эдуард.
– Должен выбраться отсюда, пока это место не поглотило меня».
Хуже еды здесь была только вода. Пахнущая серой и мочой, она не
годилась даже для мытья полов, но другой просто не давали. Тоннели,
которые каторжане прокладывали при тусклом, болезненно-голубом
свете чадивших копотью факелов, грозили в любой момент обвалиться,
похоронив под неподъёмным слоем породы людей, вгрызавшихся в
каменную плоть горы. Однако хуже всего была темнота. В ней он
чувствовал, как сходит с ума, как странное, пугающее нечто окружает
его. Эдуард начинал слышать голоса, плач, а порой – даже ощущать
чьё-то присутствие за своей спиной. Иногда он слышал отца и не
знал, воспоминания это или крепнущее внутри него безумие. Неужели
злые языки, возводившие хулу на его родителей, были правы? Неужели
в крови, что течёт по его жилам, та же слабость? И безумие
прорастёт в его душе, лишая свободной воли и рассудка? Нет, он не
верил в это. Отказывался в это верить.
К плечу Эдуарда прикоснулись холодные, тонкие пальцы, и он чуть
заметно вздрогнул.
– Чего не спите, ваше лордство? – раздался в темноте мягкий
голос старого Хэнка, и Эдуард облегчённо выдохнул.
– Я же просил тебя не называть меня так.
Старик тихо засмеялся, но этот смех быстро перешёл в утробный,
надрывный кашель. Эта судьба ждала всех, кто провёл в шахтах Гнезда
Олофа столько же, сколько был здесь Хэнк.
– Мне кажется, что моё время приближается, – сказал старик, уняв
наконец спазмы, раздиравшие грудь.
– Не говори ерунды, – отчитал его Эдуард. – Ты ещё на моих
похоронах прокашляешься.
Они трудились в узких тёмных штреках парами. Отделённый от
лабиринта шахт доброй стальной решёткой, врезанной в опорную крепь
тоннеля, такой штрек был одновременно и рабочим местом каторжан, и
их тюремной камерой. Конечно, у них были шахтёрские инструменты, и
можно было попытаться выломать решётку, но при этом лишённый опоры
свод тоннеля мог просто обвалиться, превращая слепой ход в братскую
могилу. Даже прекрасно это зная, многие каторжане сводили таким
образом счёты с жизнью. Они называли это «уйти в камень».
В каждом штреке стояла вагонетка для руды. Её нужно было
заполнить: от этого зависело, сколько в ней будет еды и воды, когда
пустая вагонетка вернётся назад. Тех, кто исправно работал и не
вызывал проблем, охранники могли перевести в промежуточные тоннели,
где отгружали руду. Такой труд был куда легче, а потому многие
заключённые стремились получить это место.