Дорогой дневник, всё, что случилось дальше,
походило на артхаузный фильмец с низким финансированием, и
случилось оно слишком быстро.
Макс бросился в бой, согнувшись, словно
примат, оскалившись широкими и частыми своими зубами. Он со всей
силы толкнул меня в отчаянной попытке дотянуться до двух кубов
янтарно-жёлтой жидкости, только что вынутой из центрифуги. Я успел
отдёрнуть руку, но Макс ударил по кисти и выбил шприц. Шприц
полетел как ебаная ракета и воткнулся в… загривок постояльца — того
самого нового зверя, спасённого рейнджерами, в передержке смиренно
ждущего институтских зоотехников и транспортировку. С жалобным
резким плачем зверь отшвырнул шприц, и тот разбился на сотню мелких
осколков. Макс упал на пол и с хохотом, царапая губы, принялся
слизывать брызги сыворотки с плитки. Я схватил его за волосы,
пытаясь оттащить, пока придурок не нажрался отравы и стекла, когда
почувствовал тупую боль в руке: здоровенный осколок торчал в
основании моего собственного указательного пальца. Внутри у меня
всё похолодело так быстро, словно кто-то вырвал ливер и сунул в
камеру быстрой заморозки.
—
Ну всё, концерт окончен, — пробормотал я, отпуская
Макса.
—
Нихуя-а-а! — пробулькал с полу тот. — О не-ет, он только
начинается! Аха-ха-ха-ха!
На
танцы Тенго выгнала сестрица Иса.
—
Поди прочь! — заявила она, толкая её носом. — Плыви на танцы,
приманивай самца!
Тенго обиделась настолько, что из задних лап
сами по себе вылезли шипы, как в момент любви или опасности. Будто
не сестрица перед нею хорохорилась, а настоящий сухопутный хищник,
к примеру, или роскошный холостяк. Без насмешек и язвительного
внимания сестрицы не остались ни сами шипы, ни толстые блестящие
капли яда на их концах.
—
Ну вот, господин мой Белрой, посмотри на эту психопатку! — со
злорадным удовольствием воскликнула Иса, обращаясь к мужу. — У неё
капает на нас с тобой да на племянника!
Белроя ни удивить, ни ошарашить, ни
расшевелить было невозможно, он, как обычно, неподвижно сидел у
окна и, зажмурившись на окружающий домашний мир, искроволной
рассматривал стайки разноцветных рыбок, выискивая форель. Стоило
ему эту форель почуять, как зять оживлялся и выпрыгивал прямо в
окно, чтоб вернуться с рыбой во рту, а дальше уж совал её в садок,
если не был голоден, или ел, подолгу перекатывая с мелкими камнями
во рту — как ели все дакнусы.