— Почему вас двое? – спросил я на
удачу. – Я и одного через решётку не смогу убить.
В ответ лишь молчание.
— Когда меня вызовут на допрос?
Снова молчание.
— Здесь хотя бы кормят?
Тишина, только крысы попискивают в
отдалении.
— Ладно, не хотите говорить, так и не
надо. Я понимаю, вы на службе. Но так уж случилось, что мне не с
кем больше говорить. Поэтому, извольте слушать.
Мною не было встречено замечаний, а
потому, набрав воздуха в лёгкие, я продолжил.
— Знаете ли вы, что такое душа? Ещё
вчера или неделю назад, ну, может, месяц… Ах, чёрт меня подери,
пусть будет полгода назад… Так вот, я думал, что знаю. Душа — это
то, что делает человека им самим, сказал бы я. Умерло тело, умирает
и душа. Никогда не верил в этот вздор, что мы куда-то уходим,
перерождаемся или попадаем в царство вечной радости. Уж простите,
если задеваю ваши чувства, но поверить в такой бред может только
очень недалёкий человек. Ну, какая в бездну вечность? Это
бессмысленно и к тому же до одури скучно. Мы каждый день врем себе
и окружающим, совершая одни и те же ошибки. Цикличность наших
поражений – вот истинная вечность, величие которой достойно
олицетворения в роли какого-нибудь бога. Такого же как мы —
безумного, жадного и жестокого. Скажу больше, я одного такого
встречал. Но знаете… Вот, что смешно… Каким бы жутким и неизмеримо
пугающим он ни был, тот факт, что его можно увидеть, свергает его
же божественный статус. То, что можно увидеть, можно и потрогать,
так? Хотя, это тоже заблуждение, ответите вы. Нельзя же потрогать
небо? Может и нельзя… Но можно в небо хорошенько харкнуть, в
сердцах прокрича что-нибудь забористое. Плевок, правда, возвратится
назад. Но человеку, который возненавидел само небо, хочется думать,
что это не его плевок вернулся, это небо плюнуло в ответ.
Внезапный удар в бок застал меня
врасплох. Я так увлёкся собственным словесным потоком, отвернувшись
от решётки, что не уловил момента, когда дверь отворилась.
— Садись жрать, — прогремел надо мной
незнакомый голос, добавив для усиления эффекта очередной пинок.
Мне не было ни больно, ни обидно. Я
хмуро глянул исподлобья на тюремщика, приняв из его рук деревянную
миску. Есть не хотелось, как и всегда, но я себя заставил.
«Ещё не известно, что они обо мне
знают. Нужно до конца исполнять роль живого человека. Мы ещё
поиграем с тобой, прокурор Сапуловский».