драть, конечно, не успею.
— Что ты хочешь, государь? — прервал затянувшееся молчание
патриарх. — Думаю, не жаловаться на свою судьбу, ты ко мне
пришёл.
Ну, вот мы к самому главному и подошли. Сейчас очень важно
старика убедить, что я не просто свою жизнь спасти хочу. Что
спасаясь сам, я и своих будущих убийц от великого греха спасаю. Ну,
и о собственной душе при этом думать не забываю. Только в этом
случае Иов мою задумку одобрит и помочь
согласится.
— Всё так, владыка. Не жаловаться, — я поднялся и, не спеша,
прошёлся по келье. — Укрыться я хочу от смерти лютой. И жизнь свою
спасти, — развернулся я к патриарху, — и людишек от греха великого
— цареубийства, уберечь.
— И куда же бежать удумал, государь? — недобро нахмурил брови
Иов. — К полякам или шведам?
Ишь, как насупился, старик. Знает, что меня убьют, а ни к
католикам польским, ни к протестантам шведским отпускать не хочет.
Боится, как бы для веры православной это боком не вышло. Ну, так я
тебя сейчас успокою.
— Куда же я к схизматикам проклятым побегу, владыка? —
деланно возмутился я. — Жизнь спасу да душу потеряю! О том и речи
нет! Иная у меня задумка, — я сел напротив патриарха. — Постричься
я хочу, отче. В монастырь уйти. Буду за врагов своих молиться, да
забатюшку, пред Господом представшего. Думаю, в
Пафнутьево-Боровский монастырь отправиться. Там и постриг приму.
Только тайно это свершить нужно. Если узнают вороги, где я укрылся,
то и в монастыре удавят, Бога не побоятся. Как Малюта митрополита
Филиппа удавил.
Нависла тишина. Старый иерарх замолчал, обдумывая мои слова, я
же замер, боясь давить на патриарха. Власти у меня над ним теперь
нет, если старик упрётся, заставить не получится.
— Ладно, — отмерев, Иов с трудом поднялся, давая тем самым
понять, что принял решение. — Не скажу, что я согласен с тобой,
государь. Не дело истинному царю словно зайчишке лукавому по Руси
бегать, да от ворогов прятаться. Этак будто бы ты сам за собой
винучувствуешь, да расстригу Гришку Отрепьева
истинным царём признаёшь. Люди скажут, раз сбежал, значит нет за
ним правды. Господь учит нас стойко за веру и правду стоять, —
вновь стукнул он в пол посохом. — Остался бы на Москве, глядишь, и
устыдились бы воры. Не посмели на божьего помазанника
руку поднять. Но если ты своего решения не изменишь,
помогу.