ько ветер деревьями поскрипывает, да Фроловы собаки
продолжают лаять, не в силах успокоится.
И тут вся толпа, словно по отмашке невидимого дирижёра, внезапно
бухнулась на колени, взвыв разноголосицей голосов.
— Царь-батюшка, спаси!
— Уйми татей, государь!
— Почто поруху и смертушку лютую чинят?!
— Защити, царь-батюшка!
— Да что случилось то? — растерявшись, я даже отступил на
пару шагов от коленопреклонённых людей. Ну, не привык я в прошлой
жизни к такому вот отношению к своей персоне. Тот же самый разрыв
шаблона, как говорится налицо. — Объясните толком. И встаньте,
наконец, с колен!
Вот только люди будто не слышали меня, продолжая голосить.
Какой-то старичок, сунувшись вперёд, припал к ногам, норовя их
обнять.
Положение спас Чемоданов.
— Тихо! — истошно рявкнул он, оттолкнув от меня старика. —
Слышали, что царь повелел?! А ну, встали все и прекратили голосить!
— люди испуганно смолкли и поднялись с колен. — Тимоха, —
повернулся окольничий к мужику с подбитым носом. — Сказывай, что
там увас приключилось. Да только внятно сказывай! По
порядку!
— Да что тут сказывать, Иван Семёнович. Разбойники на деревню
наскочили нечаянно. Кого сразу порубили, кого схватили да
насильничают. Мы вон насилу сбежали, да сюда на заимку и подались.
Боле некуда!
— Что за разбойники? — посмурнел Чемоданов, надвинувшись на
мужика.
— На откудова мне знать, Иван Семёнович? — скривился тот,
понурив голову. — По всему видать, воины. Одеты не бедно, да и
оружие у них доброе. На простых душегубов не похожи. Вот только
лопочут не по-нашему.
— Ляхи то, боярин, — сунулся вперёд сурового вида дедок, сердито
поджав губы. — Я, когда царь Иван Васильевич Ливонию воевал, в
ополчении службу нёс. Навидался.
— Что ты мелешь, дед? — нахмурился окольничий. — Откуда тут
полякам взяться? Где Москва, а где Речь Посполитая?!
— Так из армии Гришки Отрепьева, что к Москве идёт, —
ответил я окольничему вместо старика. — К нему поляков много
прибилось. Вот один из отрядов вслед за Пушкиным и Плещеевым и
увязался. В Москву пока не сунулись — побоялись, а вон окрестные
деревеньки пограбить, так это они завсегда
рады.
— Царь-батюшка, спаси. Они там Нюшку убивают, — я оглянулся на
незаметно подошедшую ко мне девочку лет шести.
— А кто такая Нюшка? — присел я перед ней на корточки.
— Так-то сестрица моя. Она хорошая! Она мне волосы расчёсывает и
лепёшками завсегда делится.