Он
вспомнил лошадиный череп, сплюнул всухую и наддал ходу. Снежное
поле манило обманчивой близостью, но странным образом оставалось
всё таким же далёким, и Петер на его краю не спешил расти, а только
махал над головой карликовыми ручками. Кат шумно дышал, выталкивал
на выдохах матерные слова, подгонял себя. Старался не думать о том,
хватит ли оставшейся пневмы.
Один раз
отвлёкся: глянул на реку. Увидел срез ледяной корки, огромную массу
воды, застывшую чёрной стеной. Всё это – по ту сторону границы, а
по эту – высохшее, забитое песком русло. Заворожённый небывалым
зрелищем, он пропустил куст песчаного винограда. Едва-едва отскочил
от проворного щупальца, отмахнулся от другого, хищного,
длинного…
И тут же
– каким-то непостижимым чудом – вылетел на вожделенную полосу
травы.
Поскользнулся, выровнялся. Разбрызгал ботинками
губчатый снег. Рухнул на колени, завалился набок. Перекатился без
сил на спину.
И
задышал, глядя в знакомое, родное небо цвета булыжника. Небо,
которое безразлично смотрело на него в ответ – как
всегда.
Воздух
ледяным нектаром лился в пересохшее горло. От плаща поднимался пар.
Вокруг восхитительно пахло прелой травой и морозом.
На фоне
неба появилось озабоченное лицо Петера.
– Всё
хорошо? – спросил он. – Вы там как-то странно ходили. То быстро
шагали, то вдруг как застынете на месте. И стоите по десять минут.
Я жду-жду, часа два прошло уже… Замёрз, беспокоиться начал, решил
вас позвать. Вы в порядке?
– Нет, –
прохрипел Кат. Преодолевая огромную тяжесть собственной руки, он
поднёс духомер к глазам. Камень светился еле-еле, зерно света в
глубине мерцало, готовое погаснуть. «Два часа, – мысли были
медленные, ватные. – Но как? Я же только до развалин… Этак и
подохнуть недолго».
Он
облизнул губы, откашлялся.
– Нужна…
Пневма. Быстро.
Петер
нахмурился.
– Я
готов, – сказал он.
Кат с
трудом сел. «Сволота, – подумал о пустыне. – Выжрала подчистую,
стерва». Голова кружилась до тошноты. Протянув руку, он вцепился
пальцами в пустоту перед лицом мальчика. Потянул на себя нечто
неосязаемое, встретил взгляд Петера – и облегчённо вздохнул,
почуяв, как струится вдоль вен и костей прямо в грудь молодая
пневма.
«Один,
два», – начал про себя Кат. В таких случаях он тоже считал до ста,
не доверяя собственному голоду.
Туман в
голове растаял, отпустила слабость. В мире прибавилось красок и
света, небо из мрачно-серого превратилось в просто серое. Смотрело
небо по-прежнему безразлично, но не по-злому безразлично, а так –
будто сытый фабрикант на нищую чернь.