– Говно,
– проворчал Кат снова. – Всё впустую.
Петер
пожал плечами:
– Вы сами
сказали – надо отправляться на Танжер. Причём, просто оттого, что
увидели сон.
Он стоял
рядом с Катом, у высокой полки, и листал книгу на неизвестном
языке. Книга была с картинками.
– Не
просто сон, – сказал Кат. – Объяснял же.
–
Объясняли, – покладисто кивнул Петер. – Извините.
– Хватит
выкать, – сказал Кат.
– Извини,
Демьян, – поправился Петер.
Он
постоянно так ошибался: якобы оттого, что в его родном мире не было
различий между «ты» и «вы». Кат не мог взять в толк, как можно
что-либо путать в божественном языке, который известен любому
человеку от рождения. Оставалось предположить, что Петер просто
стеснялся звать Ката на «ты». Это было непривычно и весьма
раздражало.
Ещё
больше раздражало то, что Петер, похоже, ни на грош не доверял
чутью Ката, и особенно – тому, что касалось снов. Всякий упырь
видит чужие воспоминания: они приходят вместе с поглощённой
энергией. Сила, которую берёшь у других людей, достаётся вместе с
отголосками ярких впечатлений. Возможно, это влияет на восприятие
мира в целом, потому что упырям время от времени снятся особенные
сны. Будто из выпитой пневмы осаживаются, подобно золотому песку,
отпечатки личностей. И ночью заглядываешь туда, где эти отпечатки
хранятся, а они шепчут что-то своё, совместное. Вещее.
Человек-солнце уже снился Кату.
Раньше,
задолго до чаепития с градоначальником Будигостом. Когда никто
ничего ещё не знал о проникшем на Китеж Разрыве.
Перед
тем, как отправиться в дорогу, пришлось рассказать про сны Петеру.
Петер внимательно выслушал Ката, но, видимо, ни слову не поверил.
Не верил и до сих пор. Что, опять-таки, раздражало. А вежливость, с
которой Петер давал это понять – раздражала сверх всякой
меры.
Кат в
последний раз окинул взглядом книжные полки, где тесно стояли
разноцветные тома всех степеней потрёпанности. В лавке имелись
рыцарские романы, плутовские, любовные, исторические, романы
философские, романы в письмах (скучные даже с виду) и один
скандально известный, модный роман, состоявший из единственного
предложения – правда, очень длинного. Также водились сборники
новелл, стихов, афоризмов, труды по юриспруденции, естествознанию и
прочей ерунде. На отдельной полке громоздились энциклопедии,
словари и справочники. И атласы. Этих было штук двадцать. Самых
обычных, дешёвых, с картами такого мелкого масштаба, что можно было
покалечить глаза, пытаясь различить, где река, а где железная
дорога.