И ещё –
стояла тишина. Молчал песок, молчал с ним заодно ветер. Молчали
дюны, набираясь сил, чтобы после восхода медленно пуститься в
дорогу, песчинка за песчинкой, опадая и перекатываясь. Молчали
кусты винограда, и это было единственное живое молчание в мире,
предназначенном для мёртвых.
На
востоке понемногу светлело.
– Вот это
да, – сказал Петер. – Демьян, а давай в Разрыв только по утрам
ходить?
–
Суточные циклы не совпадают, – сказал Кат, роясь в рюкзаке. –
Никогда не угадаешь наверняка.
– Жалко.
Так здорово утром тут…
– Пневма
всё равно уходит, – возразил Кат. – Хоть утром, хоть
вечером.
– А
вечером тоже, наверное, здорово?
Кат
достал атлас и почесал его корешком обросшую щетиной челюсть. Обвёл
взглядом из-под очков розовый край горизонта, гладкие спины дюн,
чёрные пятна кустов.
– Да, –
сказал он. – Вечером тоже.
Последние
страницы атласа были особенными. Их действительно сделали из мусора
– или из чего-то, очень похожего на мусор. Обломки веточек с тонкой, лоскутами отслоившейся
корой и налипшим мхом. Травинки, сплетённые в неряшливый
буро-зелёный ковёр. Мелкий гравий вперемешку с песком и комочками
земли. Нечто тёмное, волокнистое, похожее на торф. Клочки грубой
шерстяной ткани. Всё это – и ещё многое другое – спрессовали и
вплавили в какой-то материал, похожий на тончайшее гибкое
стекло.
Каждая из
страниц была якорем. Проверенным, надёжным, удобным ключом к
другому миру.
«Отправляйся во всеоружии и будь
наготове».
Библиотечный раб пронумеровал листы, так что ошибки
быть не могло. Да и сам вид якоря не дал бы ошибиться. Замурованные
в стеклистую оболочку, поблескивали кварцевые песчинки, тут и там
сияли перламутром осколки раковин. Ближе к краю страницы виднелся
скелетик крошечного рачка. Словно кто-то зачерпнул горстью песок на
неведомом берегу – там, где всегда жарко и пахнет морем. Зачерпнул,
разровнял и впечатал в диковинный прозрачный лист.
– Всё,
пора, – сказал Кат.
Петер
уцепился за его локоть и глубоко, прерывисто вздохнул.
Кат
достал булавку из-за отворота плаща. Кольнул палец, мазнул по
странице.
–
Поехали, – выговорил он.
И тут же
сощурился, потому что в глаза ударил солнечный свет. Такой яркий,
что даже очки не были ему помехой. Но это солнце не стремилось
выжечь глаза и высушить плоть – оно просто светило и
грело.