Она
составила список. Поделилась энергией: на всякий случай, вдруг
придётся не только идти через Разрыв, но и драться. После чего Джон
отправился в Дуббинг – город, откуда ушёл, как думал раньше,
навсегда.Ему, конечно, не нужны
были якоря и кровь. Богу путешествовать по мирам намного проще, чем
человеку-мироходцу.
Следовало
действовать быстро. Перво-наперво он раздобыл денег в одном из
городских банков; совсем несложная задача для того, кто умеет
забираться в людские головы. Потом навестил пару магазинов,
разжился лекарствами, пелёнками и детскими вещами, прикупил заодно
новой одежды для себя и Джил – старая была на полпути к лохмотьям.
Взял немного семян: в том числе, нормального табака взамен дикого,
что рос на острове. Перед выходом из посудной лавки, нагруженный
свежекупленными кастрюлями, задумался, не нужно ли запастись
патронами для револьвера.
Из
раздумий Джона вывели свистки констеблей, которых подняли по
тревоге вскоре после его появления в банке.
Несмотря
на суматоху, он пронёс всё, что успел приобрести, через Разрыв, и
вернулся к Джил.
Теперь
ему оставалось ждать. Надеяться. И не бояться – как не боялась она
сама. В самом деле, если двое людей живут вместе, надо быть к
такому готовым. Скоро их будет трое; отчего бы не порадоваться хоть
немного, пусть и заранее?
Ну, и в
положенный срок их стало трое.
Ребёнок
родился совершенно нормальным. Мальчик, здоровый, горластый и с
отменным аппетитом. Обычное человеческое дитя без диковинных
способностей и прочих отклонений. В полгода он научился садиться, в
год – сделал первые шаги и заговорил. В четыре поплыл: Джил с
первого дня мечтала плавать с ним вдвоём.
Имя? Он
три месяца жил безымянным, поскольку Джон и Джил никак не могли
договориться. Впервые за много лет спорили и спорили, пробуя на
слух и отвергая одно имя за другим. В результате сошлись на том,
что устраивало обоих. Назвали сына в честь человека, которого
хорошо знали. Которого оба когда-то считали другом и
учителем.
Бен.
Бенедикт
Репейник.
Единственная странность, проявившаяся в первый же
час жизни Бена, заключалась в том, что его разум был совершенно
непроницаем. Джон, при всех своих божественных умениях, не мог
проникнуть в сознание сына. Не улавливал ни единого образа, не
слышал даже слабейшего эха от мыслей. Поначалу Джона это страшно
беспокоило. Потом он привык.