— Он должен, барышня. Его люди поле-то наше боронят, — терпеливо
пояснил Лука, — а вон еще полосу взяли. А что делать? Отдали, сами
как-нибудь с нашими-то двумя полосами проживем. Нам много не надо…
У графа люди-то все пришлые, своих-то у него один Епифан, а денег
много… Только, барышня, еще за лошадь расчет нужен. Лошадь-то наш
Федот загубил.
Я вскинула голову:
— Какая… — и вовремя проглотила совершенно неуместное в этом
мире «к черту», — …лошадь, Лука, пусть вышлет немедля мне сорок
монет, вот прямо сейчас поезжай за ними, а потом доктора привези. А
лошадь, — я усмехнулась, найдя вдруг решение, — как ведьм изловим,
там видно будет, кто ее загубил. Сколько она стоит?
— Шестьдесят грошей, барышня. Но, может, меньше. Лошаденка-то
лядащая, что бы там графский приказчик ни говорил.
— А Татьяна и ведьма? Какова их цена?
Лука ахнул. Бедняга, посочувствовала ему я, сколько на тебя
потрясений свалилось. Выражение его лица менялось молниеносно —
изумление, испуг, восхищение. Он даже довольно прицокнул
языком.
— Ох, барышня-матушка, ох, умна! — выдохнул он и опять пораженно
цокнул. — Да много-то за них не дадут, но бабы рабочие. Грошей
сорок… за обеих, а можно и поторговаться. Это что же, вы думаете
ведьму да черную изловить да и отдать их обеих, повинных, в обмен
на лошадь?
— Думаю, — даже не скрывая довольства, ответила я.
Гордилась ли я собой? Да, разумеется. Какие-то три-четыре часа я
здесь, под этим синим сказочным небом, в мире, где ведьма и ее сила
— реальность, где я — хозяйка четырнадцати неприкаянных душ и
разоренного имения, но! Я уже нашла выход из сложившейся ситуации.
И легко, как будто речь шла о чем-то для меня привычном и
обыденном, решила продать человека. Двух человек. Как вещи. Чем это
мне объяснить? Возможно, мышлением, очень быстро перестраивающимся
под новые для него реалии. Возможно, остатками «памяти» барышни,
безымянной для меня, проклятой для черной Татьяны и безраздельной
хозяйки их судеб для всех остальных.
Будет отлично, мрачно подумала я, если память моего нового тела
ограничится знанием языка и грамоты и некими социальными
допущениями, как-то: продать ненужную вещь, если она не нужна,
мешает или опасна для меня и всех остальных, нормально, даже если
эта вещь — человек. В такой ситуации мне может помешать мой
просвещенный гуманизм.