— Да ты черная! — завопил староста и даже отшатнулся от нас, в
совершенно непритворном ужасе замахал руками. Я ничего не понимала
и потому пока не вмешивалась. — Ведьмины речи супротив воли
Премудрейшего ставить? Отца-наместника хулить?
— Да в лес ее надо было свезти, как двадцать годков стукнуло, а
барин покойный все ждал, вот на нас напасти и случились! — еще
громче заверещала женщина. Что показательно — она не шарахнулась от
меня, не ударила, вообще никак не выказала свое ко мне отношение, и
я решила, что, возможно, это не касается меня, но, чтобы прекратить
это адское шапито, развернулась и коротко, но очень сильно дала ей
пощечину.
— Спаси нас, — почему-то пробормотал староста, а женщина
заткнулась, только во взгляде стало еще больше страха и ненависти,
а на щеке проступало красное пятно. Я подняла голову.
Пыльный зал. Когда-то роскошный, бесспорно, но это «когда-то»
миновало лет сорок назад. Или меньше, если здесь было то, что могло
так расшатать крепкое с виду здание изнутри. По стенам шли трещины,
заткнутые соломой, все кругом покрывала пыль, мебель старая, в
странных пятнах, нечищеный пол усыпан каменной крошкой. Но чем
больше я смотрела, тем яснее понимала — нет, все не так и дом
жилой. Просто, видимо, как ни трудись, наметает и пыль, и крошку, и
мебель не оттереть, и подсвечники заплыли черным воском, и запах
безысходности — она пахнет, оказывается! — висел удушливо и
неистребимо.
— Авдотья, — назвала я единственное женское имя, которое успела
здесь услышать. Но ответила мне не злобная женщина.
— Я, барышня, — робко, прячась за спиной молчаливо стоявшего
старосты, отозвалась молодая женщина. По голосу молодая. — Изволите
чего?
— Да. Баню, — приказала я. — И ты, Лука… — я обернулась к
старосте, тот поклонился с каменным лицом. — Не уходи, попарюсь,
после поговорим с тобой.
Я против воли переняла местную речь. Правильно я сделала или
нет, покажет время, пока же мне стоило развернуться и уйти к себе,
подождать, пока я смогу открыть портал, который свяжет два мира,
мой и этот, — баню, — и там, в привычном, знакомом пару, возможно,
если мне повезет, еще и запахе березы и можжевельника, я немного
приведу свои мысли в порядок.
— Вон пошли, — бросила я. Я хозяйка, могу пойти куда мне
заблагорассудится. За мной никто не должен следить, потому что я
пока что бреду на ощупь, любое неверное движение, неправильный
жест, неосторожно оброненное слово, и пусть не в лес, но в речку за
милую душу отправят с камнем на шее. За этой женщиной — поминавшей
ведьму — нужен глаз да глаз, и чем она так испугала старосту, и что
за ведьма, о которой она говорила, почему я проклята и, черт
возьми, кем? Здесь это такие же байки, какие были у нас, или нечто
материальное?