— Взбесившийся насос может разрушить всю Станцию, а раковая
клетка — весь организм.
— «Взбесившийся насос»? Ну и чушь! И это говорит сын инженера!..
Станция тут же уничтожит любой опасный объект на своей территории —
как иммунная система уничтожает раковую клетку!
— Уничтожает? Неужто? Почему я тогда умираю?.. Знаешь что,
Эйприл! Раковая клетка любит притворятся своей. Откуда мне знать,
что ты — порождение Станции. С твоих слов? Но ты ведь всё время
врёшь!
Эйприл решила пустить в ход последний аргумент. Она показала
рукой на переплетение труб.
— Кир! Взгляни, как они изогнулись, обходя деревца! Станция
просто меняет конфигурацию!
Кир присмотрелся.
Ну да! Как он мог подумать, что слабые молоденькие деревца могут
согнуть стальные трубы? Всё было именно так, как сказала
Эйприл.
И он поверил… Но всё же задал последний вопрос.
— А дорожки? Деревья их разрушают!
— Со временем всё восстановится.
— Не может этого быть! Крест из дорожек — основа Станции! Он
неизменен, это обычный бетон!
— Вовсе нет! Чего это ты напридумывал? Если изменения происходят
так медленно, что ты их не замечаешь — это не значит, что их нет
совсем. На Станции, да и в целой Вселенной, нет ничего неизменного.
Раскрошенный бетон восстановится, зарастёт.
— Может, Станция хочет уничтожить себя?
— Маяк не умеет мечтать о самоубийстве — без личности подобных
идей не возникнет.
Эйприл заглянула Кириллу в глаза. Убедилась, что Тьмы больше
нет, улыбнулась и подняла упавшую флейту.
— Садись рядом со мной. Посмотрим на океан. Я тебе поиграю…
— Но как я услышу музыку?
— Конечно же сердцем, Кирилл. Музыку всегда слушают сердцем…
Правда, с музыкой у меня ничего не выходит: плаваю наверху, по
тонкой плёнке сознания. А чтобы творить — нужно нырнуть в тёмную
глубину неосознаваемого. Но я не могу — боюсь. Ведь недавно
тонула…
Они гуляли до вечера. Каждый старался угодить другому, уступить,
понять чуждую точку зрения. И, вроде бы, получалось.
Эйприл была настолько этому рада, что про обед просто забыла, а
Кир не решился напомнить. Было по-настоящему здорово рядом с
девчонкой, понимающей его с полуслова.
На закате они залезли на южную арку, и это случилось…
Они болтали ногами над бездной, но смотрели не вниз — на
уставший за день океан, не на прячущееся за горами смущённое
солнце, а только в глаза. Тонули друг в друге и растворялись —
полностью, до момента, когда не остаётся уже никакого «себя».