Рихард взглянул на Леонардо:
– Благодарю за своевременную помощь. Не возражаешь, я её
заберу?
Не дожидаясь ответа, он, взяв женщину под локти, стал
подниматься, увлекая ту за собой, потом вовсе подхватил на
руки:
– Пока после трансформации её сознание весьма спутано, с
организмом из-за резких смен приключаются казусы, а сама она
подвержена всплескам немотивированной агрессии. Полагаю, не лучшее
сочетание для ваших неокрепших отношений. Мне же – не привыкать, –
усмехнулся Рихард.
В иной ситуации Леонардо счёл бы риторический вопрос с
самоличным принятием решения за оскорбление и незамедлительно бы
напомнил, что право собственности, дающее повод вести подобные
речи, может перейти к другому владельцу: это не раз доказывали
исторические параллели. Однако сейчас колдун не до конца доверял
своим глазам и ушам. Ведь если маг не имел собственной воли, у Ли
было достаточно времени изучить его модель поведения. Тогда всё
здесь – искусное притворство, цели которого ясны так же, как черты
лица на изгнившем трупе. Знать бы наперёд кто стоял за
сказанным…
– Рад, что ты так радеешь за наши отношения, – холодно изрёк
Леонардо. – Передай Эффалии, что сегодня меня не будет. Появились
внезапные дела.
Исчезнув в чёрном облаке, некромант материализовался на балконе
своей башни и взглянул на хижину глазами ближайшего ворона: в
отсутствие Рихарда, Ли и Криги, за малышкой присматривали
Скела и Хуга, верные гиены мага. Неужели
и они пали жертвой гипноза?
Покинув сознание ворона, Леонардо расставил руки на перилах и
устремил взор к солнцу, пылавшему над бескрайним лесом.
Прогрессирующая паранойя или разоблачение гениальной лжи?
Свистевший у шпиля ветер не смог дать ответ. Ли не походила на
описанных в книгах моалгренов. Обыкновенно они мимикрировали
под других существ или животных. На подлог указывали лишь
нехарактерные глаза. Здесь же на лицо передаваемый по наследству
химеризм. Какие ещё сюрпризы таила уютная хижина, могло показать
только время. А пока следовало проанализировать уже полученную
информацию.
Некромант поймал себя на мысли, что первым в памяти ожил
образ обнажённой, стоявшей на четвереньках Ли – крайне
дурной знак для ума древнего учёного.
Всю ночь Леонардо просидел в кресле, на балконе, под взглядами
сотен звёзд. Изредка пригублял кубок, насыщая непрерывные думы
сладостью вина. Утром же переоделся и посмотрел на себя в высокое
зеркало. На чёрной рубашке блестели серебряные застёжки с
ремешками. Восемь из них располагались вертикально, от воротника до
пояса, четыре – на каждом манжете, и по три – на плечах, словно
эполеты. Штаны тоже были привычного слепцам цвета, но кроме дорогой
ткани ничем не примечательны. Символичность выбранной одежды мог
понять лишь тот, кто впервые за столетия выверенных ходов окунулся
в океан сомнений. Сомнений, что требовали фактов. Уж они рассудят,
кто заслуживает спасительной лодки, а кто – тянущего на дно
якоря.