— Эля
выпьет, да девок помнет... всю дорогу об этом грезил, — глухим голосом
пробормотал мужчина, откидываясь на спину. На его щеках блеснули слезы, которые
он даже не пытался скрыть.
Телега тем
временем медленно тащилась по разбитой дороге, ее колеса то и дело
проваливались в глубокие колеи, и каждый толчок отдавался острой болью во всем
теле. Солнце нещадно палило, пыль, поднимаемая копытами лошадей, оседала на
губах горьким налетом. Стараясь отвлечься от пульсирующей боли в животе, я
прислушивалась к чужим разговорам. Мои товарищи, те, кто мог говорить,
хвастались своими подвигами в бою: кто скольких врагов уложил, кто какой удар
отразил. Их голоса, хриплые от жажды и усталости, сливались с поскрипыванием
колес и цоканьем копыт. Я же продолжала хранить молчание, лихорадочно пытаясь
собрать воедино осколки своей памяти.
Странное
дело — я помнила этих людей, их загрубевшие от меча ладони и покрытые шрамами
лица, но как будто смотрела на них чужими глазами, словно через мутное стекло.
В голове крутились обрывки воспоминаний: тренировки с мечом до ломоты в мышцах,
долгие переходы под палящим солнцем и проливным дождем, привалы у костра, и сон
под открытым звездным небом. Но самым пугающим было то, что я отчетливо помнила
совсем другую жизнь. Помнила, как выходила из офиса поздним вечером, щурясь от яркого
света фонарей, помнила экран компьютера с мерцающими цифрами, телефон,
вибрирующий от бесконечных сообщений, автомобили на запруженных улицах. Как
такое возможно? В какой момент я перенеслась из современного мира в это
средневековье, где главное оружие — мечи и луки, а транспорт — лошади да
телеги, где вместо запаха бензина воздух пропитан ароматом трав и конского
пота…
К ночи мы
добрались до таверны «Пьяный гоблин» — приземистого двухэтажного здания из
потемневших от времени бревен. Его окружал частокол из заостренных кольев, а
перед входом висел фонарь, разгонявший сумерки тусклым желтым светом.
Едва мы
толкнули тяжелые ворота, на которых был глубоко выбит древний знак защиты от
демонов Нижнего мира, как из здания выскочил грузный хозяин. Его красный
нос, испещренный сетью лопнувших капилляров, напоминал перезрелую сливу, а
затертый кожаный фартук был заляпан винными пятнами.
— Боги
милостивые, опять раненые! — всплеснул пухлыми руками мужчина, окидывая нашу
измотанную процессию встревоженным взором. — Что ж такое на большаке-то
творится? Третий раз за неделю!