Когда я услышал этот разговор, я не мог больше молчать. Я вошёл в кухню, где Марьям мыла овощи для салата.
— Ты вообще понимаешь, что делаешь? — спросил я резко.
Она обернулась ко мне, сохраняя спокойствие.
— Что именно я делаю, Адам?
— Ты разрушаешь нашу семью! — выпалил я.
— Разрушаю? — в её голосе звучала лёгкая ирония. — Нет, Адам. Я просто перестала жить так, как удобно только тебе.
Я не мог сдержаться.
— Ты начала гулять где-то, слушать подругу, изменять свой распорядок… Что дальше? Ты перестанешь готовить?
— Если нужно будет, перестану, — спокойно ответила она, продолжая нарезать овощи.
— Ты меня не слушаешь, — сказал я, чувствуя, как теряю контроль.
Она отложила нож, посмотрела мне в глаза и сказала:
— Ты привык, что я всегда молчу, всегда соглашаюсь. Но это было раньше, Адам. Теперь я думаю о себе.
— А как же семья? — выкрикнул я.
— Семья останется, — тихо сказала она. — Но я больше не позволю себя уничтожать.
Эти слова прозвучали как удар.
Я пытался справиться с этой новой Марьям. На следующий день я начал наблюдать за тем, что она ест.
— Почему ты не ешь хлеб? — спросил я за завтраком.
— Не хочу, — ответила она спокойно.
— Ты что, на диете? — спросил я, усмехнувшись.
— Можно сказать и так, — она отставила тарелку.
— Ты серьёзно? В твоём возрасте это уже ничего не изменит, — бросил я, не скрывая насмешки.
Она посмотрела на меня, улыбнулась.
— Я говорю, что тебе есть?
Я не знал, что ответить. Её уверенность снова вывела меня из равновесия.
Я снова поговорил с матерью.
— Мама, она стала какой-то другой. Ты видела? Она даже с тобой спорит.
— Адам, ты должен быть строже. Женщина должна знать, где её место. Покажи ей, что в доме главный ты.
Но когда я попытался “показать”, всё обернулось иначе.
— Адам, — сказала она однажды вечером, когда я снова начал спрашивать, куда она уходит. — Ты можешь продолжать жить, как жил, но я больше не буду.
Её слова звучали так твёрдо, что я почувствовал, как теряю не только контроль, но и саму Марьям.
Это было обычное утро, ничем не отличающееся от других. Дети уже сидели за столом, ели завтрак и спорили о чём-то своём. Адам, как всегда, молчал, поглощённый своими мыслями.
Я же стояла у окна кухни, смотря на улицу, где начинался новый день. Внутри меня клокотало ощущение, что всё идёт не так, как должно. Это был не гнев, не отчаяние, а тихий, почти болезненный бунт, который набирал силу.