— Кароч, такое дело. Не наша это территория. Если бы
рязанцевские сюда заявились с предъявами, мы бы их по понятиям
встретили. А раз твой пацан у них накосячил, пусть сам с ними и
разбирается.
Думаю, не звякнуть ли майору Лехе. За меня он вписался бы против
кого угодно, базара нет. А вот Виталя ему никто. Конечно, по моей
просьбе он поможет. Но не дело это — втягивать полицию в бандитские
разборки. Как-то же пацаны с ментами сферы влияния разделили, и я
поставлю Леху в сложное положение, если попрошу ради меня зайти на
чужую территорию. Был бы вопрос жизни и смерти, а так…
Ясно-понятно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Возвращаюсь в офис. Виталя смотрит на меня исподлобья. Глаза у
него — как у побитой собаки. Фингал переливается причудливыми
оттенками бирюзы и фуксии. Ну и что с ним, дураком, делать? Если я
выгоню на мороз сотрудника из-за того, что у него проблемы, я же
сам себя уважать перестану. А наблюдать, как он превращается или в
бомжа, или в пушера… не по мне это.
Меньше всего охота влезать в разборки группировок. Староват я
для этих пацанских терок. Да и реквизита соответствующего у меня
нет — цепей там золотых, мерса черного… или какие сейчас тачки в
тренде у крутых, не знаю даже. Ладно, будем работать с тем, что
есть. Как любил говорить покойный отец, Бог не выдаст — свинья не
съест.
— Завтра поедем к Рязанцеву решать твои проблемы. Чтобы в девять
был у меня, у подъезда.
— Ага! — оживает Виталя.
— Чего «ага», дубина? Адрес пиши.
***
— Значит, ты готов вписаться за своего человека… Виталия, —
раздумчиво говорит господин Рязанцев. — Что же, это не может не
вызывать уважения. Верно я понимаю, что твоя фирма принимает его
долг на себя?
Мы сидим в гостиной в огромном загородном особняке. В проеме
высокой двойной двери скучает амбал в кожаной куртке. Обстановка
здесь скорее элегантная, чем дорогая-богатая: дизайнерская мебель,
картины абстракционистов на белых стенах, пространство и свет.
Унитазы у них тут вряд ли золотые, но из-за дизайна стоят не
меньше. Обстановка осталась от эпохи капиталистического романтизма,
а вот сам Рязанцев уже прикинулся в ногу со временем, в стиле
первоначального накопления капитала: золотые перстни, стрижка под
ежик, пиджак… допустим, не малиновый, но бордовый. Ему за
шестьдесят, и он довольно тучен, но тройной подбородок выглядит не
комично — скорее весомо. Фигура, с которой всем приходится
считаться.