- Так ты, значит, журналист? –
спросил шкипер. – Он и в самом деле напоминал мультяшного капитана,
и не только внешне. – Ну и угораздило же тебя, парень…
Роман сидел в кают-компании -
небольшой, не слишком просторной, с низким, с поперечными
деревянными брусьями (бимсы, кажется? Кто их разберёт…) потолком,
отделанную, однако, с некоторой претензией на роскошь.
Судовладелец, кем бы он ни был, не жалел на обстановку средств:
панели из тёмного, с благородным красноватым оттенком дерева,
бронзовые подсвечники и уголки на особой, «штормовой» решётке,
уложенной на столешницу – чтобы не ездила по ней при качке посуда…
В буфете ярко сияет начищенное серебро, на каждой кружке, на каждом
подстаканнике (были там и такие), на каждом серебряном графине –
силуэт шхуны с узкими треугольными парусами на трёх мачтах.. И
надписи, сверху и снизу силуэта – «Квадрант-II», русскими буквами и
латиницей. Латинский алфавит использовался в языке, на котором
говорили и жители Зурбагана (так, оказывается, назывался город на
берегу бухты) и команды судов, прибывающих в порт Зурбагана и
уходящих прочь. Куда, откуда, зачем? – объяснения были слишком
невероятны, Роман предпочёл оставить их осмысление на потом. Пока
он понимал одно: все эти корабли, откуда бы они не являлись, и их
пароход в том числе, находили путь в гавань по свету маяка. Вроде
бы, ничего удивительного, маяки для того и ставят, чтобы они
указывали путь мореходам – но уж очень выделяли здесь это слово,
выговаривали его именно там – Маяк, с большой буквы - и это
несомненно, означало что-то очень, очень важное…
Всё это Роман узнал в течение
последних полутора часов, заодно с именем шкипера - Михаил
Христофорович Осетинов, русский, гражданин Российской Федерации, в
настоящий момент пребывающий вдали (да ещё и в какой дали!) от
родных пенатов. Что до названия судна, то его он узнал ещё до того,
как спустился в кают-компанию – прочёл сначала на элегантно
выгнутой корме шхуны, а чуть позже – на спасательных кругах,
висящих на леерах.
Скверные ожидания, с которыми Роман
карабкался в лодку, не сбылись. Никто не собирался гнать его прочь,
или выдавать бандитам. Мальчишка (на плече его оранжевой,
расстёгнутой на груди рубашки действительно висело нечто вроде
аксельбанта, только не из плетёного шнура, а из чего-то вроде очень
толстой, широкой тесьмы) поприветствовал гостя на том же, похожем
на эсперанто, языке. Роман, как мог, ответил – две-три фразы он
успел подслушать у матросов парохода, добавил несколько слов на
английском, испанском и французском. Юный лодочник (или бакенщик?)
взялся за вёсла и направил свою лодочку ко входу на внутренний
рейд, прочь от парохода. Там по-прежнему лязгал металл, и суетились
на корме матросы - побег Романа пока оставался незамеченным, но он
всё равно нервничал. Хотелось поскорее убраться подальше, и он
жестами показал, что готов сесть за вёсла. Мальчишка кивнул, извлёк
из-под банки и вставил в отверстия планширя уключины – железные
рогульки, похожие на миниатюрные ухваты, такими в старых
советскихмультиках пользуется Баба-Яга, чтобы посадить в печь
чугунки или Ивана-Царевича. Роман отвязал привязанную к пайолам
пару длинных, тяжеленных, с большими, залитыми свинцом вальками,
вёсел (и как только пацан управляется с такими?) и принялся по
одному вставлять их в уключины. С первым он справился легко, а
когда взялся за второе, то рукоятка первого, чья лопасть болталась
в волнах, чувствительно угодила ему по лбу. Какими, кажите, словами
отреагировал бы любой русский человек на такую вот коллизию? Именно
их и произнёс Роман – и едва не вывалился из лодки, услышав в
ответ: «Русский? С Земли?»