Пока умывался, кинул взгляд в
зеркало: щетина отросла, и брить ее снова не было ни времени, ни
желания. А физиономия опухла, как черт знает у кого… и не мудрено:
лица девицы, что спала рядом, он не помнил, зато помнил, что пили
они вчера и шампанское, и виски, и водку, и все вперемешку – сперва
внизу, в общей зале, потом в компании незнакомых офицеров, потом
уж, на брудершафт с девицей, здесь.
— Ваше благородие… - передразнил он
Костенко, словно тот был в чем-то виноват, и снова выругался. Сам
себе Кошкин был нынче противен.
Да и позже, трясясь в экипаже и
болезненно морщась от головной боли на каждой выбоине мостовой,
Кошкин не мог понять, как он скатился до жизни такой. Даже на
Урале, в ссылке, держался, лишнего себе не позволял – а сейчас? И в
столице, и при должности прежней, и у начальства в почете – что еще
надо? Был в почете, по крайней мере, на текущий момент времени…
— Долго искал меня? – спросил
надзирателя, чуть смягчившись.
— Совсем недолго, ваше благородие.
Дома-то у вас сразу сказали, по какому адресу ехать.
Кошкин почувствовал болезненный укол.
Он-то полагал, что Воробьев, нынешний его сосед, пребывает в святом
неведении, где товарищ пропадает вечерами да ночами. А тут на тебе
– и об адресе осведомлен.
— А что же в дверь не стучал
по-человечески? Зачем по окнам бить?
— Так не пускали, ваше благородие! И
сторож, и хозяйка больно строгие. Нету тут таких – и весь
разговор.
— И что же, ты по всем окнам
стучал?
— Никак нет! Вы ж… ясно-понятно кто!
И девочку, и комнату затребуете самую первоклассную… вот и искал
лучшие окна в сем заведении…
Кошкин приуныл окончательно. Тридцать
шесть лет. Кто каких успехов добивается к этому возрасту, а его
чтят, видишь ли, потому как девочек он себе выбирает лучших. А ведь
Кошкин помнил, как совсем еще недавно выговаривал подчиненным, что
для полицейского чина – позор и запятнанная честь, ежели его
застали в разного рода веселых домах да без служебной надобности.
Мелькнула шальная мысль, сказать Костенко, что, мол, и сегодня он
здесь побывал не развлечения ради, а по следственной необходимости.
Девицу допрашивал, или маман-хозяйку. Ну и пусть, что в четверть
четвертого ночи… Костенко – подхалим, конечно, сделает вид, что
поверил. Однако ж, именно, что «сделает вид»… а позору еще больше
будет.