Да и приехали уже: выдумывать что-то
Кошкин теперь посчитал лишним.
* * *
Происшествие – как назвал это
Костенко – случилось в Павловском женском сиротском институте, что
на Знаменской улице. Институт встретил Кошкина скромным по
столичным меркам фасадом из красного кирпича, с желтыми простенками
и такого же цвета дугообразными наличниками окон. Территорию, как и
всякое закрытое учебное заведение, институт занимал немалую: имелся
здесь и обширный, едва укрытый зеленью сад, и даже бассейн с
фонтаном, что шумел в глубине двора.
Костенко же вел Кошкина мимо, к
административному зданию, где ярко горели окна всех трех этажей, а
у дверей вытянулись по струнке караульные, издали завидев
начальство.
— Что случилось-то? – запоздало
спросил Кошкин о деле. – Свидетели есть?
— Есть. Хотя какие уж тут свидетели –
девицы, барышни по пятнадцать-шестнадцать годков. Да и то, не
видели ничего и не слышали, как обычно у нас бывает. Там стрельба
стояла, до сих пор порох в воздухе висит – а они и выстрелов не
разобрали, думали, оконная рама сквозняком захлопнулась где-то.
Одно слово – барышни.
— А кто же тогда полицию позвал среди
ночи?
— Полицию позвала начальница, а ей
доложилась как раз одна из барышень. Но там вовсе дело темное… Они
подругу-горемыку в лазарет привели, сердце у той прихватило. Да
один из докторов вроде как успел барышне шепнуть что-то, или она
сама чего почуяла – не понятно. Но сразу как от докторов вышла,
побежала к начальнице в комнаты, она здесь же, при институте
поселена. Начальница-то пока проснулась, пока поняла, чего той
надобно, в лазарет приходит – а тут на тебе. Доктора обои убитые, и
девица, которую подруги привели, скончалась уж.
--
Дорогие читатели, главы будут выходить в ночь на понедельник,
среду и пятницу в 00.00 по Москве. То есть следующая прода в 00.00
на 24 июня в понедельник.
Всем желаю отличных выходных!
Пока Костенко рассказывал, успели
попасть в главное здание, подняться на второй этаж, где все двери
были нараспашку, где ярко, как днем, горел свет, а в самом конце
коридора толпилось уйма народа – и полицейских чинов, и
гражданских, и даже военных.
Среди высокопоставленных офицеров
полиции Санкт-Петербурга Кошкин тотчас выловил взглядом графа
Шувалова, который к полиции никакого отношения как будто не имел…
он разрешал куда более деликатные вопросы прямиком из кабинета
Главного штаба. И Кошкин только теперь задумался, что, собственно,
Шувалов делает здесь? И отчего убийство обыкновенных докторов при
институте заинтересовало едва ли не всю верхушку столичной
полиции?