Ночевали мы возле небольшой деревушки. Чуть в стороне от неё располагалось зимовье для арестантов: холодные сараи, с засыпанным соломой земляным полом и несколько избушек для начальства и конвоиров. Солдаты споро растопили печурки в своих домиках, округу наполнил запах дымка, мы же, как могли, устроились в сарае.
Из деревушки пришли женщины с корзинами продуктов, у кого были деньги, могли купить себе на ужин свежего хлеба, творога, молока и даже солёного или копчёного сала. Только таких счастливчиков набралось едва ли с десяток человек.
На ужин нам принесли горячий суп, жидкий, почти безвкусный, но он согрел наши вконец промёрзшие тела. Мы заели его хлебом и, как могли, улеглись спать.
Побудка началась, едва солнце показалось из-за горизонта, окрашивая снега в нежные тона розового и золотого. Хлеб, остывшая баланда. И то радость. Топать на голодный желудок весь день несладко.
В колонне ко мне пристроился вчерашний знакомый, Карп.
- Как оно? - подмигнул он мне.
- То же, что и у всех, - пожал я плечами.
- Ещё четыре дня нам топать, - вздохнул сосед, - больше семнадцати вёрст за день не пройдём, а до Томска, почитай, семьдесят с гаком отмахать надо.
Шедшие позади и впереди меня больше напоминали зомби, чем живых людей. Обмороженные лица, кто-то с головой закутывался платками, сверху натягивая шапку. Между собой почти не разговаривали, мерно шагая до следующей стоянки. Казалось, мороз выстужает не только тела, но и все чувства, всё то человеческое, что есть в душе. По дороге умер ребёнок, конвойный, отобрав его у матери, просто выбросил тело в сугроб, за обочину. Женщина с тоской посмотрела туда и, опустив голову, пошла дальше, не проронив ни слезинки.
- Вот же как бывает, - сказал Карп, проследив за ней, - родишь детей себе на радость, надеешься наследников воспитать, а его раз и в сугроб. Даже похоронить по-людски не дают. До чего мы дожили, - с тоской заметил он, - разве ж заслужили доли своей. Ладно, - махнул головой Карп в начало колонны, - там убивцы, а мы. Жили на земле, пахали, урожай ростили. И всё одно, виноваты оказались.
- Ты-то без семьи? - удивился я. - Стало быть, не раскулачили тебя?