- Табачком, што ли, угости! – потребовал он после короткой
паузы, очевидно рассерженный на непонятливость лакея.
Ванька скупо отмерил, и сам, в свою очередь, набил трубку, как
бы предлагая беседу. Проводив завистливыми глазами повозку
капитана, куда денщик загрузил описанное имущество, санитар кхекнул
и закурил, отчего его ещё молодое, но уже потёртое, истраченное
лицо, разгладилось от удовольствия.
- А что, добрый барин был? – начал он разговор, снисходя до
Ваньки с высоты своего, без сомнения завидного, положения.
- Ну… - лакей неопределённо пожал узкими костлявыми плечами,
зная уже, что всё им сказанное будет растиражировано так широко,
как это только возможно, - барин как барин.
- Да-а… - глубокомысленно щурясь, покивал санитар, прекрасно
понимая несказанное, и додумывая, в меру своей фантазии и
жизненного опыта до понятного ему, - ну, хоть так! Сичас на
кладбище, отпоют твово барина, а там и в штаб, в расположение,
значит.
- Ты ето… тово! – посуровев, он погрозил пальцем, - Не вздумай!
Военное положение, понимать надобно! Быстро… тово, куда повыше
определят.
- Нешто я не понимаю, Сидор Маркелыч? – удивился попаданец,
невольно подделываясь под говор.
- Ну вот… - для порядку проворчал тот, пыхая дымом, - а то
знаешь, брат, всякое бывает.
- А ты это… тово? – заподмигивал санитар обоими глазами по
очереди, - Помянуть? Нешто нету?
- А-а… - завздыхал Ванька, всем своим видом кручинясь, - играл
он, и ох как сильно! Меня как-то, нда… правда, и назад быстро
отыграл. Я бы и рад, да вот… только табачка чуток на память
взял.
- Ну… - поскучнел Сидор Маркелыч, на памяти которого таких,
играющих, столько попадалось, что он даже подробностями
интересоваться не стал, - хоть табачка тогда отсыпь, тоже, тово…
помяну.
На кладбище немолодой, сильно обрюзгший священник с лицом крепко
пьющего бассет-хаунда, отпевал всех разом, размахивая кадилом и
читая молитвы, как заправский рэпер. Красные его глаза, с избытком
кровяных прожилок на жёлтом фоне, необыкновенно скорбны, и выдают
то ли замечательно душевного человека, то ли, быть может, жестокое
похмелье.
- … всякое согрешение, соделанное им, словом или делом, или
помышлением…
Дребезжащий, надтреснутый фальцет священника царапает слух,
пространство и саму душу. Но Ванька, привычно крестясь,
проговаривает вслед за ним молитву, и лицо его страдальческое,
скорбное…