Алексей Борисович Куракин чинно
поклонился и поспешил из кабинета. Он хотел найти своего секретаря,
который, может, и Божественной волей, находился тут, во дворце.
— Нет, не Морской указ, не он, иное
нужно писать прежде всего! – вдруг, громко сказал Павел Петрович и
сел за стол писать. – Мы, император…
— Прошу простить меня, Ваше
Императорское Величество, но нынче же Вы не можете писаться
императором, в причину правил языка юстиции и законов, - поправил
государя Безбородко.
— Эх! Но, да, вы, граф, правы. Негоже
мне. Вот…- лицо Павла Петровича сделалось задумчивым. – Вот будет
Манифест о восшествии на престол, то да. Но, граф, составьте мне
этот указ, как положено [Указ о престолонаследии – первый указ
Павла Петровича, который был принят чуть позже, из-за волокиты с
ратификацией в Сенате].
— Да, не извольте беспокоиться, Ваше
Величество, - Безбородко обозначил поклон.
— И еще… Александр Андреевич… - Павел
не решался задать вопрос. – Понимаете, вот была Софья, в девичестве
Ушакова, вы, непременно о той истории с нашей любовью осведомлены.
Ну так вот, мне сказали, что она почила. После узнаю, что жива моя
Софьюшка. Может… с батюшкой моим так же? В крепости какой скрыт,
али в Сибири в деревне живет? [по свидетельствам современников,
Павел, действительно, справлялся о своем отце, продолжая верить,
что он спрятан]
— Ваше Величество, боюсь не оправдать
ваши чаяния, но Петр Федорович мертв, - Безбородко сделал скорбное
выражение лица.
Павел ничего не ответил, но стал
грустным и несколько растерял свой порыв работать.
Он все прекрасно знал, не хотел лишь
верить. Пусть Никита Иванович Панин был еще тем плутом, но по
секрету, хранить который клятвенно обещал тогда еще юный наследник,
рассказал, как обстояли дела в злосчастное лето 1762 года. Панин
поведал об убийстве Петра Федоровича. Сделал это, скорее для того,
чтобы быть уверенным в Павле Петровиче, что тот поддержит людей,
которые постараются его, законного правителя, посадить на трон
Российский, подвинув мать. На трон Павел не сел, но именно тогда
была прочерчена линия между сыном и матерью, которую уже никто не
пересек, чтобы обняться, или, хотя бы пожать руки.
Но все лгут, потому искрилась надежда
в Павле, пропитанная в том числе и образом Емельяна Пугачева,
представлявшегося Петром Федоровичем. Если человек искренне во
что-то хочет верить, он выдумает тысячу, после еще столько же,
поводов и причин, чтобы не терять веры. Если мама злая, то должен
же быть родитель, который добрый. Должен, у всех детей так. Но не у
Павла.