На дежурство я, разумеется, опоздал. Третий раз за месяц. За
такое по головке не погладит никто. Первой, естественно, начнет
возбухать моя соученица, Настюха Ярцева, которой вместо своих троих
«лежаков» наверняка еще и моих осматривать пришлось. Мы с ней одну
палату на двоих ведем. Самую пожилую, к слову, палату. Туда
сгружают весь «валежник» из приемки, а мы эти Авгиевы конюшни с
Настюхой подчищаем. Чаще, путем назначения правильного лечения и
выписки, но бывает, что и в патологоанатомическое отделение своих
«одуванчиков» отправляем. Редко, но все же бывает. Я, кстати, еще
никого не «хоронил» и молил всех существующих богов на свете, чтобы
меня сия участь миновала. Головой понимаю, что у каждого врача свое
кладбище имеется, но все же всеми силами стараюсь отсрочить
торжественное открытие сего заведения скорби в своей медицинской
карьере.
За моей однокурсницей, разумеется, взбеленится и Любовь
Владимировна Жабина, заведующая отделением кардиологии, где мы и
проходим ординатуру. Угадаете, с трех раз, ее погоняло?
Разумеется, не обойдется и без шпилек верных жабьих
головастиков: Шпаги, Курицы и Борща – троицы штатных
врачей-кардиологов вышеупомянутого отделения кардиологии 13-ГКБ.
Они нас, ординаторов, якобы, уму-разуму учат.
И, кстати, это не я такой невоспитанный – клички им, как
впрочем, и нам - ординаторам, придумала сама Жаба, так что я тут не
при делах. На самом же деле наших незабвенных педагогов и
наставников в миру звали иначе: Екатерина Валерьевна Шпагина,
Татьяна Васильевна Курочкина и Жанна Викторовна Борщева. Вся святая
троица – врачи высшей квалификационной категории. Жаль только, что
с категориями не раздают и человечность.
Впрочем, отвлекся. К врачам своим мы обращались, разумеется, по
имени и отчеству, как того требует этика и деонтология. Лишь наша
Жаба не снисходила до уважительного обращения к своим подчиненным и
обращалась к ним исключительно по кличкам. Хотя, на мой взгляд,
панибратское обращение к себе Жабы Владимировны наши врачихи
действительно заслуживали. Уж не знаю почему, но с самого первого
дня нашей ординатуры они принялись нас изводить. Их, прямо хлебом
не корми, дай довести своих ординаторов до истерики. И, ведь, как
только они над нами не издевались: и клички придумывали, и личную
жизнь нашу, нисколько не стесняясь, обсуждали вслух, и неудачами в
работе тыкали, намекая на нашу лень, некомпетентность и
никчемность… Мне то что, я в армии служил, а вот моим соученикам
было действительно тяжко.