Вертиго - страница 28

Шрифт
Интервал



Клод сидел за небольшим столиком, одетый в какой-то очень странный разноцветный банный халат, в руках у него была трубка, а на его седой голове виднелась кипа, маленькая еврейская шапочка. Как только мы вошли в комнату, он сказал:


– Ну вот! Теперь все в сборе, – оглядев комнату, в которой кроме нас было еще около десяти больных, кивавших ему в ответ.

– Сегодня непростой день! А в непростые дни нельзя рассказывать о чем-то простом. Я имею в виду все эти истории из жизни, которые люди рассказывают друг другу. Вся эта фонтанирующая обыденность – по сути разговорный кляп, пропитанный снотворным, которым мы затыкаем друг в друге тишину, чтобы было нескучно спать в одиночестве.

Ромео и Чарли

Глава седьмая,

в которой Ромео попадает на банановый остров.


Итак, жил-был мадагаскарский таракан, и звали его Ромео. Он был назван в честь одного таракана, который совершил выдающийся подвиг: смог, несмотря ни на что, прожить долгую и счастливую жизнь с простой смертной.


Всем, кто хоть однажды встречался с мадагаскарскими тараканами, известно, что больше всего на свете они любят сладкое, а из всего на свете сладкого они все, как один, выберут сгущённое молоко.


Жил Ромео себе, как и все тараканы, удачно устроившиеся на работу, то есть от зарплаты до зарплаты. Он был сторожем, самым внимательным и энергичным, зорким, как фиджийский ястреб. Его работа заключалась в том, чтобы вовремя закрывать глаза и не видеть, как одни ценные вещи крадут, а другие приносят. Его очень любили на работе за его талант: только он мог так молниеносно закрывать глаза на происходящее воровство и остальной беспредел его собратьев.


Многие тараканы считали, что ему очень повезло попасть на такую работу. Что касается Ромео, то он её не любил, но никогда открыто на неё не жаловался, потому что он был тщательно воспитанным и образованным тараканом, а такие не жалуются на свою жизнь. Подобное поведение принято считать верхом тараканьего бесстыдства. Хотя оно ему не нравилось, он смирился и делал то, что от него требовалось.


Шли дни, а за ними – месяцы, а за месяцами – годы, а его крохотные глаза то закрывались, то открывались. И, неожиданно, в один из дней, сидя на своей работе, Ромео открыл глаза, когда это было нужно, но, несмотря на то, что его глаза были открыты, он не мог видеть. И всё, что он теперь мог, так это только смотреть.