Она повернулась полубоком, ответила нехотя:
— Не хотела бы себе такой судьбы — родилась бы
мальчиком! А теперь-то чего ныть? Хорошо, если женой великого князя станешь.
Так хотя бы не пришибет в порыве злости. Может быть.
Я очень боялась, что после этого она уйдет. А ведь это
конец. На рассвете — в Центрину, там — в университет, а оттуда меня
уже будущий супруг заберет окончательно. Я родных уже вряд ли когда-то увижу.
— Если ты мне мать, то хоть раз в жизни обними, —
попросила я жалко, поскольку испытывала потребность получить каплю тепла и
поддержки прямо сейчас. Неизвестно, станет ли эта капля тепла вообще последней
в моей жизни.
— Мать, — заверила она и отвернулась, желая
побыстрее покинуть спальню. Но все же задержалась и добавила тише: — Тебе
теперь матерью не стать, потому никогда меня и не поймешь. Намного проще
вытравить из себя любую нежность, если ребенок уже при рождении обречен. Если
бы я с этой задачей не справилась, то сейчас бы с ума от ужаса сходила и рыдала
бы рядом. Всегда проще думать, что ты вообще не рождалась, чем с этим жить.
Поплачь вдоволь, Айса, здесь тебе это хотя бы не запрещают.
Плакала я на мягком животе няньки. Старуха поглаживала мои
волосы и часами терпела мою истерику. А я все прижималась к ней, обнимала и
пыталась запомнить хотя бы ее тепло, не думая о том, что ей дают жалованье за
это терпение. Глаза няньки сухи, а жесты спокойны. Ей отчасти жаль меня, но не
до такой степени, чтобы убиваться. Собственные дети дождутся настоящей любви, а
за несколько медных кратов можно и меня по голове погладить. Но все же старуха
знала меня почти всю мою жизнь, потому невольно сострадала — она же не моя
непроницаемая мать:
— Ну, успокойся уже, успокойся. Княгиня права, Айса.
Тебе подарили отсрочку, и за этот дар поблагодари богиню, а не расквашивайся
как капуста. В конце концов, убейся ты здесь, то великий князь жестоко бы за
это отомстил всем нам. Но университет находится в Центрине — вряд ли у
него настолько длинные руки, чтобы и там всех достать, если ты случайно шею
свернешь.
Я подняла опухшее лицо и уставилась на нее.
— Зида, ты мне предлагаешь убиться?
— Нет, конечно, — она спешно замотала головой.
— Вернее, теперь ты хотя бы это сможешь сама решить, никому не подписывая
приговор. Несчастных жен на свете много, но им хотя бы оставляют
утешение — возможность родить дитя, обернуть несчастье хоть каким-то
счастьем, отыскать хоть какой-то смысл. Тебя же и того лишили, а значит,
сначала ты будешь ненавидеть мужа, пока не возненавидишь себя. Ты еще совсем молода,
кое-чего не понимаешь, и это даже хорошо... Невозможно жить, если никого не
любишь, Айса. Трудно жить, если не любят тебя, но если самой любить некого –
невозможно.