Да что там. Он никогда не видел,
чтобы убивали человека!
Пноб, от которого не осталось ничего
от привычно веселого добряка, снова поднял ножницы. Глаза холодно
блеснули.
Тот, кого он ударил кулаком, теперь
сидевший рядом с Калеви, быстро, суетливо, сунул себе в рот нечто
небольшое, и между губами у него полыхнуло лиловым.
Ботаник простонал. Всё не могло быть
настолько плохо.
Со всех сторон, не слышимая ушами, а
лишь разумом, грянула задорная музыка: насмешливые дудки, пошлая
скрипка и совершенно неуместный клавесин. Тело Пноба изогнулось в
болезненном первом па. Башмаки отстучали залихватскую дробь по
мостовой, словно плавную чакону решил сплясать какой-то
сумасшедший.
Раздался щелчок. Громкий и
неприятный. Сломанные пальцы от неслышимой музыки разжались, роняя
ножницы под ноги. А после великан подлетел вверх, где-то на фут и
завис над землей, словно некто приколол его булавкой к воздуху.
Лицо нового начальника Калеви исказилось от боли.
Хрустнуло!
Локти и колени несчастного вывернулись в обратную сторону.
Ботаник зажмурился, не желая видеть, и слыша все тот же страшный
ужасающий треск чужих костей. Он стих вместе с музыкой, а затем на
голову Калеви, который так и не раскрыл глаз, надели мешок, едко
воняющий мышиным помётом…
[1] Кюлоты — короткие, застегивающиеся
под коленом штаны. Носились с чулками.
[2] «Рослые парни» — гренадеры гвардии
лорда-командующего.
Ветер выл в пустых холмах, пригибал к
серо-коричневой потрескавшейся земле чахлые вересковые поросли,
пробирался через дыру в рукаве куртки, дышал холодом. Гонял пыль,
то и дело путался в колючих кустарниках, разбивался о мшистые
камни, старыми исполинами лежавшие на пожухлой, серо-желтой
траве.
На хвосте стылый ветер приносил
запах, и тот пробуждал затаенный страх, дремлющую тошноту, забытое
прошлое и все то мерзкое, что есть в нашем мире. Пахло Илом:
тяжелые пряные специи, застарелая тина, гнилые цветы влажного
дождливого леса, испорченное мясо, прогорклый дым и кровь,
разумеется.
Ил — это всегда чья-то кровь. Чаще
чужая, но иногда ему перепадает и твоей. Ил жаден до чужих жизней.
Здесь, под светом скорбного розового месяца их завершилось
достаточно.
От запаха резало гортань, саднило в
носу. Хотелось кашлять и пить. Пить и кашлять. Этот аромат не
забыть, даже вернувшись домой, даже если после рейда прошло
несколько месяцев.