Все, затаив дыхание, смотрели на Нырка, ждали, как
изменится его лицо, когда по нему потечет вонючая моча.
Поэтому не заметили, как подошёл Зяблик.
Зяблик не просто так шатался. Он знал, где найти
друга, и шёл к нему, обеспокоенный. Обычно в такое
время все ещё спали, разве что кто-нибудь из команды делал
обход. Чем занять толпу заключённых, никто и днем-то
не знал, поэтому до свету их не будили.
И Нырок, упорный в своей вере, мог в тишине
и одиночестве встретить первый луч и уйти,
не показавшись никому на глаза.
Но убийство подняло всех, и корабль ожил раньше
обычного. Об этом и думал Зяблик, шагая к корме.
Сердце его, только что трепещущее от восторга, болезненно
сжалось, когда Зяблик увидел десяток заключённых, собравшихся
вокруг кого-то, молчаливого и беззащитного. Он услышал
слова Кречета про дождь и сообразил, что к чему. Этого
он допустить не мог.
— А ну, отстали от него!
Зяблик сам поразился тому, как прозвучал его голос, обычно
тонкий и смешной. Сейчас он прогремел, будто раскат
грома, и все повернулись. Даже Кречет, торопливо завязывая
штаны, уставился на Зяблика. Но быстро сообразил, кому
принадлежит этот голос, и руки его замерли.
— Ошалел, что ли? — фыркнул Кречет. — Иди
проспись! А то сам под дождик попадёшь.
Остальные смотрели зло, с вызовом, и Зяблик понял, что
этой выходки ему не забудут и не простят. Мало было
воронского «присмотра», теперь ещё и эти начнут поколачивать.
Оставалось два пути — вверх и вниз. Зяблик, сжав кулаки,
принялся карабкаться вверх.
— Если я под дождик попаду — ты рядом
с Чибисом ляжешь, — сказал он.
— Ты, что ли, душу у него высосал?
— усмехнулся Бекас. — Мы тебя тогда в Русалку
переназовём. Работы прибавится, мне первому показывать будешь.
Зяблик вспомнил шёпот. Вспомнил прикосновение холодных губ
к шее.
— Покровительница тебе покажет, — улыбнулся
он Бекасу.
Улыбка вышла страшноватой, Зяблик и сам это почувствовал.
Воспоминание о Покровительнице наполнило его душу спокойной
уверенностью и холодной страстью. Зяблик не ведал, что
именно это чувство до него испытывали сотни и тысячи
людей, именуемых фаворитами вампиров. Но в этот самый миг
он догадался назвать вещи своими именами. Сначала произнёс это
мысленно и, не найдя в сердце ужаса — только
сладкую истому — повторил вслух:
— Она — вампир, и она меня защищает.