Очнулся Зяблик всё в той же повозке. Открыл глаза
и встретил равнодушный взгляд начальника городской стражи.
«Глянь-ка, живой! — удивился начальник. И тут же,
вздохнув, отвёл взгляд. — Э-э-эх...».
Друзей Зяблик больше не видел. Только на суде ему
удалось из витиеватых речений судьи вызнать, что обвиняют его
в ограблении. Не то из дома княжеского
казначея, не то из едущей к нему повозки украли
золотую статую. Всё бы ничего, но это была статуя,
изображающая юную жену казначея, которую тот любил больше жизни.
Выяснилось, что девушка его обманывала и сама вступила
в сговор с злоумышленниками. Дело вышло государственным
и серьезным, его старались решить быстро и тайно.
Зяблика никто не слушал. А жену казначея
он увидел один лишь раз, на том же суде.
Её спросили, знает ли она этого человека,
и девушка — действительно очень красивая, — зло
сверкнув глазами, выпалила: «Да!». Зяблик промолчал.
Во взгляде девушки он увидел свою судьбу. Она тонула
и готова была утянуть с собой на дно любого,
лишь бы не одной погибать.
Так Зяблик оказался в каземате. Однажды стражники увлеклись
беседой, и один из них спиной оперся о решетку.
Зяблик, затаив дыхание, выдернул у него из-за пояса нож
и спрятал за пазуху. Если уж казнь — так хоть
согрешить! Казнят за кражу — так украсть! Чтобы
не так обидно было смерть принять. Чтобы, ожидая удара
топором, думать об этом ноже и вспоминать, как
в полумраке исступленно вырезал на грязных вонючих нарах
лицо супруги казначея и подписал: «Шлюха». Потом изобразил
двух «друзей». Что с ними сталось — Зяблик так
и не понял. Не то их стражники убили,
не то казнили без суда, не то просто отправили
в другой каземат.
Этот нож Зяблик протащил с собой и на корабль.
Унес с собой свой страшный грех, который заслужил,
на который имел право. А теперь — его забрали.
И Зяблик больше ничем не отличался от грязных
измученных смертников, храпящих вокруг. Поэтому слезы душили его.
Ворон унес грех, и впервые за многие дни Зяблик подумал:
«Меня вообще не должно было здесь быть! Я должен был
управлять лавкой отца, может, жениться на Наирри.
Но не плыть на овеянный мифами Запад, воевать
с вампирами, которых месяц назад ещё
не существовало!».
Он представил себе войну. Широкое поле. С одной
стороны — сброд безоружных смертников, с другой —
уходящая за горизонт армия ужасных чудовищ, лишь отдалённо
напоминающих людей. С их клыков капает кровь, глаза
пылают, из глоток рвется рычание. Зяблик едва удержал стон.
Будь у него нож, он бы лелеял надежду убить себя раньше,
избежать этого кошмара. Теперь и последней надежды нет.