– Конечно, вы же не на лицо её смотрели! – ляпнула я и тут же
закусила губу.
Зачем, боже… Однако Марион не рассердился. Он был как-то
необыкновенно задумчив.
– Ошибаешься. В первую очередь я смотрю на лицо женщины. Там
очень много всего. Например, жадный взгляд. Как же часто я его
видел! Оценивающий. Разбирающий тебя по косточкам. Запомни, малец,
потом спасибо мне скажешь: самая невинная женщина – само коварство
по природе. Даже лучшие из них корыстны и потому продажны.
– Ой, ну мне-то не рассказывайте! Я ведь помню «будьте моей
музой, моим ангелом...». Или как там…
Марион рассмеялся, взял бутылку с вином и лютню, валявшуюся на
кресле, рухнул на ковёр, задрал ноги на спинку диванчика, поставил
вино рядом с собой и принялся меланхолично перебирать струны.
– Не вспомяну любви добром, – запел душевным, бархатным
баритоном, –
я не нашёл её ни в ком.
Я обошёл весь белый свет –
любви на этом свете нет.
Я разозлилась:
– Да как вы вообще смеете петь о любви?! Вы сами-то кого-нибудь
когда-нибудь любили? Дайте лютню!
– Госпожа Синдерелла научила своего слугу музицированию? –
Марион приподнял бровь и хмыкнул.
– Я от природы талантлив. Дайте лютню!
– Извольте. Никогда в жизни не слышал, как музицирует слуга.
Он бросил инструмент мне, и я едва успела его перехватить.
Совсем с дуба рухнул?! А если бы лютня разбилась?! Не надо было
заканчивать консерваторию, чтобы понять – она хороша. Чёрное дерево
и палисандр. Пятнадцать струн! Но и отступать я не привыкла.
Побацав по струнам, я попыталась определить, где какая
тональность.
– Видимо, я погорячился, решив, что с лютней ты управляешься так
же хорошо, как с вилкой, – насмешливо отметил Марион.
Я не стала комментировать его насмешку. Прислушивалась к
звучанию, пыталась различить какие где аккорды и лады. И внезапно
вспомнила: мама очень хотела, чтобы я росла девочкой-девочкой. До
последнего отращивала мне длинные косы. Я смогла избавиться от них
только на выпускной в одиннадцатом классе. Мама ворчала на джинсы и
шорты, покупала мне тысячу и одно платье. Ругалась на папу, что он
мне даёт мотоцикл. Учила меня кройке и шитью. И я так злилась,
когда на мои шестнадцать мне подарили швейную машинку! И ещё:
именно мама настояла, чтобы я училась в музыкалке. Меня отдали на
«скрипочку», а искусство аккордов показали пацаны во дворе. Я,
конечно, не владела игрой на лютне, но… Пальцы! Пальцы-то не
обманешь!