Я положила руки на колени и, закусив обожженную поцелуем губу,
уставилась на пальцы с заусенцами.
— Я хочу, чтобы ты оказала услугу моему другу. В обмен на нее я
забуду, что ты пыталась меня обокрасть.
Сначала мне показалось, что я ослышалась. Вскинулась, наткнулась
на жесткий взгляд и снова села.
— Что я должна буду сделать?
— Ничего такого, что бы ты не умела…
…что-то украсть?
— …развлечешь его.
Что?!
— Я не проститутка! — вскочила я. Опрокинувшаяся скамейка громко
стукнула об пол.
— Предпочитаешь Ньюгейт? — поднял бровь маг. — В общей камере ты
даже до виселицы не дотянешь. Рассказать, что там с тобой сделают,
или сама догадаешься? — наклонил он голову к плечу.
— Я не проститутка…
— Тем лучше. Возиться еще и с сифилисом я бы не хотел.
— Я… Я… Я никогда… — Слова застревали в горле, как пересушенные
каштаны. — Я еще… Я ни разу…
— Хочешь сказать, что ты девственница? — весело удивился маг. —
Удивительное рядом, — повторил Уилбер, когда я кивнула. Уголок его
рта скривился в усмешке: — Значит так, Вирджиния [от англ. Virgin —
девственница] Хорн. Мой друг — неплохой человек, не старик и не
извращенец. Ты едешь к нему или едешь в Ньюгейт. Решай.
В детстве у меня была игрушка, маленькая заводная обезьянка в
красном мундире и лохматой шапке гвардейца — она маршировала по
столу и стучала оркестровыми тарелками из блестящей латуни. Слова
мага отдавались в моей голове такими же ударами.
БАМ! — Вирджиния Хорн.
БАМ! — не старик и не извращенец.
БАМ! — Ньюгейт.
БАМ! — решай.
БАМ-БАМ-БАМ!!!
— Я согласна…
— Я так и думал. — Уилбер открыл стоящую на столе шкатулку,
порылся в ней, бросил мне кольцо из светлого металла. — Надень.
Тонкий ободок укусил средний палец холодом и исчез.
— Чтобы не искать тебя по всему Уэльсу.
Маг дернул за витой шнур с пушистой кисточкой, свисающий у
кровати:
— Обед для гостьи.
И, не обращая на меня внимания, начал менять изрезанную стеклом
сорочку. Его торс был таким же загорелым, как и лицо, а на левом
боку, на ребрах, выпирали шишки сросшихся переломов.
Я отвернулась, не зная, куда себя деть. Взгляд снова уперся в
кровать, и я поспешно опустила голову. Глаза уже не болели, но
жгли, и полоски на тигриной шкуре плыли.
Нельзя плакать.
— Входи, — бросил Уилбер в ответ на только ему слышный стук.
На пороге появилась та же хиндостанка, что принесла мне одежду.
Тонкие руки чуть подрагивали под тяжестью подноса с тремя накрытыми
крышками блюдами, сахарницей, чайником и молочником.